- Фамилия?
- Свои, открывай. Начальник СКМ.
- А! Есть, товарищ сотник!
- Нового ничего?
- Нет.
- Люсио звонил?
- Нет, есаул Люсио не звонил.
- Ладно, сам его наберу…

Начальник службы СКМ, прийдя уставшим и разбитым вдрызг, уселся в кресло. Своей давней привычке он не изменял ещё со школьной скамьи – и сразу же достал пепельницу и закурил сигареты «Винстон».
Глядя на пепельницу он вспомнил старую шутку Гельда:
- «Рижские шпроты – 50 лет на рынке пепельниц!»
Немного расслабившись, он погрузился в воспоминания – о том как он вместе с Гельдом проводил время… хорошие были дни. Сколько лет они уже знакомы? Почитай уже немногим более 10 лет. И в казаки вместе ушли… и праздники вместе отмечали… всё было. Где же Гельд? Завтра буду свободен – сгоняю к Гращенко, - подумал Леха.
Раздался телефонный звонок.
- Леха здарова!
- О! Прювет, Веталик! Шо ты, как ты там?
- Нормально, работаю ж! Взяли сегодня одного «красного», дебил, решил с пистолетом как коммисар по улицам ходить. Совсем уже комуняки охренели…
- Веталь я сам задолбался их ловить. Ребят из СКМ-а гоняю как могу, а толку? Что бендеровцы, что эти, красные… как раки.
- Кстати, ты в курсе что Гельд в городе?
- ?!
Леха не поверил.
- Веталь, как?!
- Очень просто. Над твоим же районом гусарил седня утром. Щас у них на аэродроме там активная деятельность идет, полеты не прекращаются.
- А я и не знал…
- Так что ж ты, «Вася», тормозишь? Завтра утром к нему поедем, проведаем. Кстати и Маринка тоже в городе.
- Буду в городе – зайду, проведаю. Не знал, честно говоря.
- Так мне Гращенко сам обмолвился, говорил: «Ты в курсе кто у нас авиацией заправляет над Краматорском?», я ему говорю – «Нет». А он мне – «Забыл что ли про Гельда?!». И тут я всё понял.
- Так что ж Гращенко молчал?
- А ты не в курсе что Гельд здесь по личному распоряжению Козицина, Николай Ивановича. И Козицин ему помогает. А Гельд с довольной рожей взял – и четыре самолета сбил! За час! Ты прикидываешь?
- Отстал я от жизни, Веталь!
- Это точно. Ладно, не буду грузить…
- Да я у себя ещё долго буду.
- Так может я заскочу, мой рабочий день уже закончился.
- Лады, пивка жахнем…

Через пятнадцать минут посланный «гонец» притазил два бутылки пива.

А тем временем, вечером на аэродром приземлился очередной транспортный Ан-26Б. В своем чреве он привез новый комплект ракет для МиГов, комплекты запчастей. А возле самолета, выйдя, построились четыре летчика.

Они, расспросив запращиков, сами направились в штаб, но там Гельда не оказалось. А он в это время, давал распоряжения пилотам, которые через час уходили в полет, сопровождать огромный, как камбалу, транспортный Ан-22 «Антей». В своем чреве Ан-22 повезет в Чугуев всё, что осталось от МиГов 29-х, четыре борта. Спарка 29-го останется здесь, в Краматорске.

- Господин сотник, разрешите вопрос – сказал Андрей Ревенко.
- Да!
- А что это за четыре «тела» бродят по аэродрому?
- Ага, тоже вижу.
И крича им, сказал:
- Э-эй! Туристы! Канайте сюда!
Четыре человека, со спортивными сумками, прибежали к сотнику.
- О! Товарищ сотник, разрешите доложить? – обратился подхорунжий, видимо – старший среди них.
- Разрешаю, докладывайте.
- Товарищ сотник, группа из 4-х пилотов перехватчиком МиГ-29 прибыла на авиабазу «Краматорское», для выполнения задач по защите воздушного пространства. С этой минуты поступаем под Ваше…
- Короче! – выкрикнул Гельд. – К черту нах…й формальности! Братья казаки! Поприветствуем наше пополнение! Я думаю, ребята без проблем вольются в нашу боевую, летную семью и вместе с нами будут выполнять задачу служению Дону и Донцу, так?
- Любо-о!
И казаки принялись обниматься на радостях…
Так летчики приняли в свой состав новых ребят, некоторые были с опытом боевых полетов на 29-х. Новыми оказались два хорунжия – Степан Котельник и Тарас Дончак, и два подхорунжия – зам.командира группы Михаил Палашко и командир группы (который докладывал Гельду) – Игорь Штернов.
Пока оставалось свободное вермя, все пилоты проследовали в штаб, где на карте было всё подробно указано и показано. Новые пилоты быстро переписали себе все новые отметки, запоминали новые места и точки на картах. Перезнакомились и с личным составом.
- Завтра 26-е апреля, Гельд – сказал Игорь Штернов.
- Знаю.
- У Вас закурить не будет, господин сотник?
- Да ладно, чего сразу сотник. Хотя вижу, к порядку ты привык – сказал Гельд, приседая на подоконник открытого окна и показывая жестом, попросил Игоря тоже присесть. – Закуривай, наша марка!
- О! Донской табак! Благодарю!
- Да не за что. А с чего ты вдруг вспомнил за 26-е апреля, Игорь?
- Я читал Вашу книгу, «Чернобыльский детектив»…
- А-а…
- И тут Гельд вспомнил всё.

Добавлено (12.02.2010, 23:58)
---------------------------------------------
Герман Панченко
Халтура с натуры
Часть 8.

Гудя мощными винтами, «Антей» зарулил на центральную заправочную стоянку, откинул задний люк и по команде начальника техслужбы аэродрома в чреве транспортника аккуратно поместились четыре разобранных МиГ-29, которые стояли на границе аэродрома разкуроченными. Гельд подробно инструктировал летчиков что делать в случае нападения на транспорт. В полет уходили Андрей Ревенко и Евгений Славский.
- Значит, мужики, вот я даю Вам данные по карте, здесь зоны наших дивизионов ПВО отмечены. Запомните главное – транспорт не должен быть уничтожен. Вам каждому по моему распоряжению на борт подвешены блоки постановки активных радиолокицаонных помех. В районе Чугуева хлопцы Вас встретят, мы уже договорились. Идти не отклонясь от маршрута. Если что – запасные каналы связи оговорите сейчас непосредственно с экипажен транспорта, кабы чего не случилось. Если транспорт уходит из подчинения – только не сбивать. Вынуждайте к посадке – может случиться всякое. Поняли всё?
- Батька, а на «Антее» что-то есть против ракет противника?
- Жень, есть. Установили блоки отстрела ложных целей. Больше ничего нет. Блоков хватит, проверяли. И мы ещё им запасные кассеты загнали, на всякий случай.
- Понятно. Разрешите приступить к выполнению задания?
- Пристуапйте. С Богом, братья казаки!

Через пятнадцать минут в воздух взлетела дежурная пара, чтобы сопроводить взлет и проконвоировать до Святогорска транспортный самолет. Взлетел и транспортник, громко урча винтами и унесся в загадочную темноту ночи. За ним, следом, грохоча соплами двигателей, только начали выруливать Су-27-е, которые и должны были сопроводить «Антей» до конца полета – до посадки в Чугуеве.
Но… не всё было так глако.
«Антей», отстреливая в темноте яркие вспышки раскаленных патронов ожных тепловых целей, только начал убирать шасси. Вдруг…
- Гельд, ГЛЯНЬ!!! РАКЕТА!!!
- СУКА, ТВОЮ Ж МАТЬ! В РУЖЬЁ-Ё!!! В РУЖЬЁ-Ё-Ё!!!
Неизвестно откуда взявшаяся ракета из переносного зенитного комплекса, едва не вмазала в перегруженный транспортник. Слава Богу – ушла на ложную цель.
А подразделение, охранявшее аэродром по периметру, уже вело бой с теми, кто пытался сбить транспорт. Застрокотали «калашниковы» и «абаканы». В ответ кто-то тоже отстреливался.
Гельд и несколько казаков, достав табельные пистолеты ГШ-18, ринулись в ту сторону где гремел бой.
- Кто бы это мог быть? Кто стрелял по транспорту? Кто? Кто? Кто?... – эти вопросы задней мыслью отдавали в сознании Гельда, пока он бежал вдоль бетонной полосы.
Внезапно перестрелка прекратилась!
Гельд, запыхавшись, добежал до того места, где столпились кругом несколько бойцов. На земле лежал убитый, одетый в камуфляжку. При нем был пистолет, он отстреливался. Последнюю плю пустил себе в лоб. Рядом валялся брошенный АКС…
- Господин сотник, мы нашли тубус! – сказал подошедший к Гельду казак из охраны периметра аэродрома.
- Закурить есть?
- «Бонд» устроит?
- Давай!
- Закурив, Гельд начал изучать тубус от ПЗРК, с которого атаковали транспорт.
- А ну-ка посвети!
- Щас, вот фонарик.
Гельд начал изучать надписи на тубусе. Пломба была удачно сорвана. Надписи по нашему. Краской мелко указано «хранить до …» - дальше надпись стерлась.
- Жмурика обыскали?
- Да, господин сотник!
- Что нашли?
- Он «красный»!
- В смысле?!
- В смысле «красный», коммунист. Вот его партбилет.
Гельд смачно сплюнул возле жмурика, немного отматерившись:
- Б…дь, и тут им не сидится, красножопым бюрократам!!!
Партбилет о многом сказал. У Гельда такого ранише и не было, хотя год прадношатания с коммунистами многому научили в прошлом.
«Книжечка» была за подписью… Городенского. И подписана была им совершенно недавно.
- Вещьдок я заберу с собой, отдам начальнику караульной службы. Кстати, его же вызовите ко мне.
- Да вот он!
Перед Гельдом появился есаул, в папахе на голове и с «абаканом» наперевес. Усатое, полнощекое, доброе лицо у этого есаула. С акцентом, с которым говорят обычно в России, он доложил:
- Есаул Ермоленко, начальник группы охраны аэродрома! Что хотите сказать, господин сотник?
- Господин есаул, примите жесткие меры безопасности. И прошу учесть – вполне этот сигнал означал активизацию действий подполья коммуняк.
- Чем доказывается Ваша уверенность, сотник?
- Полюбопытствуйте на этот вещьдок, и Вы сами всё поймете – с уверенным и серьезным лицом сказал Гельд, протягивая изъятый документ.
- Сотник, отойдем? – предложил Ермоленко.
- Бога ради!
Они отошли в сторонку. Четыре человека остались рядом, а остальные заняли свои места. У Гельда раздался телефонный звонок.
- Господин сотник, нам взлетать? Что там случилось?
- Андрей, можете взлетать. Коммунисты предприняли попытку сбить транспорт. ПЗРК нашли, тубус валяется от «Иглы», а сам «партизан» был убит караулом.
- Понял. Мы полетели догонять.
- Давайте. Берегите транспорт и себя тоже! С Богом!
- С Богом!
Гельд отключил телефон, и раскурил следующую сигарету. Сигареты отвлекали его от посторонних мыслей, заставляли меньше нервничать.
- Слушай, Гельд, мне эта история с коммунистами не нравится, если честно. Мы тут намедни, понимаш, поймали одного, по периметру аэродрома шлялся, зараза. Хотел прикинуться пастухом или кем там… не знаю. Мы его раз, и начали трясти, а у него такая же корочка выпадает. Сдали его хлопцам из ментовки, нашим же казакам, они его там отрабатывают.
- Давно это было, Пал Степаныч?
- Да, понимаш, не далее как вчера утром.
- Гращенко докладывали?
- Да, рапорт ушел. Если в нашей канцелярии бюрократической не застрял.
Они долго обсуждали эти вопросы, попыхивая сигаретами. Как раз, над их головами, пронеслось два «сокола» - это пара Су-27-х унеслась догонять «Антей».

Вернулся Гельд домой разбитый, изможденный. На балконе, прийдя домой, он продолжал курить. Марина ясно понимала – если он крит, значит стряслось что-то из ряда вон выходящее, и нужна была «консультация психолога», чем она его неоднократно помогала.
- Что стряслось на этот раз, - спросила она его, глядя вопрошающим взглядом?
Перетягиваясь сигаретой, он рассказал ей всё, что случилось – и про попытку сбить транспорт, и про того пристреленного «зенитчика»… Марина слушала, раскрыв рот.
- Обалдеть! Это что они теперь – всегда так партизанить будут?
- Видимо да.
Раздался звонок в дверь квартиры.
- Я открою, Гельд.
- Угу.
Она открыла дверь, и увидев гостей, попросивших сделать «тц-ц-ц!», прошла к Гельду, закрыв ему глаза.
Трое бравых ребят, блестя начищенной формой, махнули рукой, и Марина открыла ладошками глаза Гельду. Как он стоял, так и ушел… в объятия.
- Му-ужи-ики-и-и!!!!!!! ЗДАРОВА!!!!

Стол был накрыт мгновенно. А за столом сидели с одной стороны, прижавшись тесно друг к другу Гельд и Марина. По другу часть стола сидел Леха Григоращенко – давний друг, одноклассник и коллеа Гельда. Правда, Леха изначально избрал себе путь милиционера, и доработал до уровня начальника СКМ. Рядом с Лехой сидел Люсио Веталий, коллега Лехи и давний друг обеих казаков. Веталий всегда был в большом авторитете у Гельда и Лехи, он же и был автором идеи создания казачьего подразделения, подчинявшегося непосредственно генералу Гращенко.И третьим был начальник армейской разведки округа – Игорь Каминский. «Кама» был уважаем и был большим авторитетом для Гельда и Лехи. К тому же – Кама и Веталий были коллегами по службе, вместе гоняли наркоманов по Краматорску в «лихие 90-е».
- Ну как ты сюда попал, расскажи?
- Леха, попал чисто случайно, по большой просьбе Козицина. Когда я уже готовился перелетать сюда, мне передали от него пакет. Вскрыть попросили после посадки в Краматорске. Вскрыл как и полагалось.
- Зачитаешь?
- Конечно, Веталь.
- Интересно!!!
- Вот, как раз послушай, Игорь!
И Гельд, расрыв сложенный пополам листочек, начал читать вслух:
«Здравия желаю, Гельд Панченко!
Как к казаку, присягнувшему на верность Православию, Дону и донскому войску, у меня будет к тебе лишь одна большая просьба.
Я уверен – тебе уже известно где ты будешь исполнять свой воинский долг – Долг защитника Отечества. Не посрами его, и нас, казаков.
Моя просьба будет очень ответственной для тебя. Как ты знаешь, Северский Донец – это младший брат Дона, нашего великого, непокорного Дона. И люди, живущие в Донбассе – сами изъявли желание вернуться в лоно русской земли. На тебя возлагается мною и всем Донским войском огромная задача – защитить небо Донбасса от нечисти, притязающейся к этим землям, желающим зажить спокойной, мирной жизнью. И если что-то потребуется необходимое от меня – я предоставлю обязательно!
Моим приказом ты назначен атаманом Донбасской авиагруппы, в звании сотника. Прими это с ответственностью, отнесись к этому так, чтобы люди шли за тобой, и помогали тебе.
Помоги своим землякам вновь зажить мирной жизнью и обрести покой от войны.
Подпись – с Уважением, верховный атаман Всевеликого Донского войска, генерал армии России, Николай Иванович Козицин».
- Вот это да!!! – воскликнул Леха. У тебя ответственная работа, получается.
- А ты думал я так, с кондачка тут летать начал? Кстати, Игорь, известно ли тебе что-нибудь о таких… не хочется конечно с темы сходить…
- Ну, говори!
- Известно ли тебе что-нибудь о подполье коммунистов, из компартии?
- Да.
- В курсе ли ты что они хотели сбить транспортник, возле нашего аэродрома?
- Мне только недавно доложили. Завтра с рання будем изучать всё собранное по ним.
- А что значит «хотели сбить»? – с растущим непониманием воскликнул Веталий.
- Пытались сбить, и вот почему. На этом транспортном самолете, присланном нам Козициным, мы хотели отправить в Чугуев 4-ре истребителя МиГ-29, чтобы нам их там доработали на авиаремонтном заводе. Только самолет оторвался от полосы – по нему тот дебил с ПЗРК «Игла» саданул ракету, промахнулся слава Богу. А охрана периметра аэродрома его тут же пристрелила, оперативно. Нашли мы при нем и тубус от ПЗРК, и пистолет… по ходу – пацана хотели живым взять, но тот застрелился.
- А чего ему было стреляться, он смертник что ли?
- Леха, не так всё просто! Когда я подбежал к нему, уже жмурику, спросил – что нашли при обыске? Они и показывают мне его «корочку», партбилет. Я забрал его у них, с желанием поговорить об этом с начальником охранного подразделения. Переговорил с ним.
- С Ермоленко?
- Да, Игорь, с ним самым.
- Его служба в нашем подчинении. Аэродром же как режимный объект у нас проходит.
- Ясно. Так вот. Он мне рассказывает – прикинь, мол, вчера утром пойали тоже одного. Думали – пастух или косарь. Начали его трясти – а у него «ксива» вываливается серпомолотовская. Ну его, говорит, и сдали куда следует.
- Потому тот «зенитчик» и стрелялся, - сделал вывод Леха.
- А иначе и быть не могло. У них сейчас структура такая что свой своего не заложит. Как им мозги обрабатываю – это ещё тот сюжет с натуры. Я таких дебилов не видел никогда. Правда, говорят что девушек у них там мало…
- Кама, у них что, гомосячество там процветает?!
- Не знаю, Гельд, во всяком случае от Городенского девки жаловались…
- Ага, потом наши из СКМ-а его искали и найти не могли…
- Неужали и тут с понятием «бляди» не всё до конца решено?!
- А толку? Они были есть и будут… Гельд, это же естественно.
- Леха, пожалуй ты прав.

- Ребят, чайку?
- Мась, не откажусь.

Разговор немного сбавил обороты, а запах чая с травами расслабил ребят. Марина действительно была хранительницей очага.
И всё же, Гельд не смотря на радость от такой встречи, был подавлен. Глубоко подавлен.
- Слушай, пошли покурим, а?
- Пошли, Кама. Лех, ты идешь?
- Да, Гельд, пошли.
Трио проследовало на балкон. Марина уже немного «клевала» - хотелось спать. Веталий отвечал на некоторые её вопросы, которые её интересовали. Всё-таки – не рекомендовалось пока Марине «светиться», пока обстановка в городе не утрясется.
А трое казаков, вышедших на балкон, раскурили сигареты и разговор начался заново.
- Игорь, я уверен, у нас есть достаточно доказательств, чтобы объявить «красных» как подпольную террористическую организацию и привлечь их к ответственности за содеянное. Вплоть до «вышки», я шутить не собираюсь.
- Гельд, я всё прекрасно понимаю. В данный момент мы тоже не сидим на месте. Мы отрабатываем все возможные пути и прочее – Городенский реально растворился и не выдает себя. О том где он и что он – знает очень ограниченный круг лиц. Акции по нашим данным у него запланированы разные – начиная от демонстраций и заканчивая перестрелками с нашими. Не только на аэродром, как сегодня, было нападение. Налетали они и на стратегические пункты связи на почтовых отделениях, двух делегатов связи убили. Были попытки взорвать железнодорожный мост между машиностроительным заводом и станцией «Шпичкино», чтобы парализовать завод. Были и такие моменты когда, ещё до твоего прилета, эти долбо…бы, пардон, устроили такое…
- Это ты про взрыв на «Альфе»?
- Ага, Лех, когда устроили взрыв на ламповом заводе. Поговаривалось что он якобы был захвачен казаками-бандитами и работает не на коммунизм. Короче – там ё…нутых фанатиков хватает через край.
- Вот про «Альфу» я не знал, - сказал Гельд, немного удивляясь.
- Да, ты много чего пропустил. Но это цветочки.
- Чувствую ягодки нам собирать придется.
- А вот тут ты прав, Гельд!
- Леха, я знал что я их знаю, потому и прав!

Долго они сидели у Гельда. Вспоминали друзей… товарищей…

***
Один, среди речных излучин,
При кликах поздних журавлей,
Сегодня снова я научен
Безмолвной мудрости полей.

И стали мысли тайней, строже,
И робче шелест тростника.
Опавший лист в песчаном ложе
Хоронит хмурая река.

***
Обо всем в одних стихах не скажешь.
Жизнь идет волшебным, тайным чередом,
Точно длинный шарф кому-то вяжешь,
Точно ждешь кого-то, не грустя о нем.

Нижутся задумчивые петли,
На крючок посмотришь - все желтеет кость,
И не знаешь, он придет ли, нет ли,
И какой он будет, долгожданный гость.

Утром ли он постучит в окошко,
Иль стопой неслышной подойдет из тьмы
И с улыбкой, страшною немножко,
Все распустит разом, что связали мы.

***
Леди долго руки мыла,
Леди крепко руки терла.
Эта леди не забыла
Окровавленного горла.

Леди, леди! Вы как птица
Бьетесь на бессонном ложе.
Триста лет уж вам не спится -
Мне лет шесть не спится тоже.

***
Когда б я долго жил на свете,
Должно быть, на исходе дней
Упали бы соблазнов сети
С несчастной совести моей.

Какая может быть досада,
И счастья разве хочешь сам,
Когда нездешняя прохлада
Уже бежит по волосам?

Глаз отдыхает, слух не слышит,
Жизнь потаенно хороша,
И небом невозбранно дышит
Почти свободная душа.

***
Горит звезда, дрожит эфир,
Таится ночь в пролеты арок.
Как не любить весь этот мир,
Невероятный Твой подарок?

Ты дал мне пять неверных чувств,
Ты дал мне время и пространство,
Играет в мареве искусств
Моей души непостоянство.

И я творю из ничего
Твои моря, пустыни, горы,
Всю славу солнца Твоего,
Так ослепляющего взоры.

И разрушаю вдруг шутя
Всю эту пышную нелепость,
Как рушит малое дитя
Из карт построенную крепость.

ТВОРЧЕСТВО

БИОГРАФИЯ

***
Он создал Тьму и Свет, и Землю,
И звуки сочные нашел.
И сотворенное приемля,
Решил, что это – хорошо.
На жизни пестром карнавале
И мы, не ведая стыда,
Все время что-то создавали:
Сонаты, книги, города,
Чтоб где-то на изломе судеб
Постичь измученной душой,
Что ничего уже не будет,
А все, что было – хорошо!

***
Вновь осенний туман совершает на город набеги.
Алой кровью рябины залили проспект, не щадя.
Ветер - старый Баян - песнь заводит о князе Олеге.
И вздыхают седые печальные гусли дождя.
Это осень опять перепутала время с пространством.
По опавшей листве, как по книжным страницам, бреду.
Кто мне скажет, зачем, сохраняя в душе постоянство,
Невзирая на век, словно в древности, витязя жду?

***
Я - зеркало. Я возвращаю свет,
А вместе с ним улыбки и кривлянья.
Смешно смотреть на то, как с резвых лет
Вы силитесь привлечь мое вниманье
И чаще отражаться. Вы горды
Своею красотой и юным веком,
И верою в бессмертье человека,
И в то, что можно с зеркалом на ты.
Потом вы реже ищете во мне
Себя. И начинает мне казаться,
Что вы уже устали отражаться,
Охотнее стоите в стороне.
Вы стали шаркать мимо и бочком.
Я покажу, кто вы на самом деле.
Ну, что, мой ненаглядный, поглядели?
Ну, где же вы? Мне душно под платком...

***
Густо кровью пропитано время на сивой реке,
Резкий воздух насыщен горчинкой шальных изотопов.
Потому-то страну невозможно постичь вдалеке,
Попивая шартрез в ресторанчиках старой Европы.
А прикрою глаза — и взволнует: из центра земли
С диким храпом и гиканьем, где-то на киевском склоне,
Мне навстречу летят, подминая собой ковыли,
Под чубатыми хлопцами серые в яблоках кони.
И сжимается в точку планеты воинственный шар,
Постигается Русью свободы великая школа:
Печенегов набеги да дикие пляски хазар
И пропахшие лошадью желтые лица монголов.
Приоткрою глаза — двадцать первый стремительный век.
Снова кровь и усобицы рвут эту землю на части.
Изменилась эпоха, но не изменён человек,
И затравленно мечется в поисках денег и власти.
А Европа торенный торопится путь указать.
Но напрасны надежды, что Русь можно взять на поруки.
Видно, каменным бабам вовек на курганах стоять
И в молитвах за землю по-скифски заламывать руки.

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ
СТИХИ

СТРАННИК
«Кто я?.. Откуда?.. Куда иду?..
Кто мне ответит, что в дороге найду?..
Прям, иль извилист мне выпавший путь?..»
Ветер усталый стучит в мою грудь,
Стёрты ступни раскалённым песком...
Каждый шаг нов, но, как прежний, знаком...

«Кто я?.. Откуда?.. Куда иду?..
Кто мне ответит, что в дороге найду?..»

Нас эта дорога ведёт в никуда!
Здесь счёт - не на метры, здесь счёт - на года.
И только – вперёд, пусть на ощупь, ползком,
Только б не думать: «А что же потом?..»
Только б не помнить, что будет – не знать,
Чтоб не рождаться, и не умирать!
Только б не видеть, не слышать, не сметь,
Чтоб ничего и нигде не иметь,
Чтоб не привыкнуть и не приручить,
Просто идти, ведь идти – значит жить!

«Кто я?.. Откуда?.. Куда иду?..
Кто мне ответит, что в дороге найду?..
Прям, иль извилист мне выпавший путь?..»,
Но, нет ответа, с тропы не свернуть,
Под солнцем палящим шагаю в пыли,
Чтоб вскоре навеки исчезнуть вдали...

«Кто я?.. Откуда?.. Куда иду?..
Кто я?.. Откуда?.. Куда иду?..»

33
Печальное событие –
Внезапное открытие
Того, что уж в небытие
Полжизни унеслось,
И то, что грело ранее,
Было всего желаннее
Нам вопреки старанию
Сберечь не удалось.

Счастливое открытие,
Что есть ещё события,
Которые, действительно,
Мы с нетерпеньем ждём,
И в юном предвкушении
Приятного волнения
Себе на удивление
Считаем день за днём,

Что, всё же, мы смогли понять –
Нам рано подытоживать,
Со скорбным видом провожать
Себя в последний путь,
Что не о чем тут сожалеть –
Стареть, так с радостью стареть,
О каждом часе не скорбеть,
Мол прожит, не вернуть,

И, что копилки не для нас,
Что дух бродяжий не угас,
Что сытой жизнью напоказ
Нас старость не возьмёт,
Что нам трясти не сединой,
А полной мыслей головой,
И нас не подкосить тоской,
И нам не страшен чёрт...

Счастливое открытие!
Как важно – не забыть его,
Когда мы без прикрытия
Сражаемся с судьбой,
Когда наивность позади,
Когда усталость впереди,
Когда так трудно жить среди...
Но быть самим собой.

37
Ну, вот и всё! Последняя проверка!
Теперь-то уж настал и мой черёд!
Для всех, кто пишет, точная есть мерка –
Количественный к качеству подход!

Мерка годится тем, кому за двадцать,
Но, кто не дотянул до сорока.
Она проверена, тут не к чему придраться,
Точна в анализе, строга и глубока.

По ней – одни лишь возрастные планки
Способны показать нам, кто есть кто –
Коль помер вовремя, то, значит, дело в банке,
А нет, так не надейся ни на что!

Но, у меня-то лишь одна попытка,
А было ведь недавно целых три!
Ну, это ж надо, так бездумно прытко
Перевалить за двадцать шесть и тридцать три!

И вот теперь-то точно уж придётся
За звание Поэта жизнь отдать!
А дней на подготовку остаётся
Лишь триста шестьдесят, да, плюс, неполных пять.

Но, тут сомненья дружно накатили,
А с ними – трудно спорить и шутить.
Вот Вы-то сами сразу бы решили,
Что делать дальше – быть, или не быть?..

Ну, думаю, вот напишу шедевр,
Помру, а его ж могут утерять!
Намного продуктивнее – без нервов,
Неистинным Поэтом поживать.

И трудно ведь попасть словами в точку
На издыханьи, с дыркой в голове.
Когда же время есть, любую строчку
Обдумываешь ты недели две!

Коль лавры носят, кто-то ж их сажает,
А ведь, они так медленно растут!
Короткий век тут вряд-ли помогает,
Да и венки для разных дел плетут!

Я не желаю в рабстве быть у чести!
Всё, решено, и не о чем грустить!
Не видя проку в надмогильной лести,
Я в долгожители желаю поступить!

КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Мы, на радость всех детей,
В гости позовём зверей!
Встретим всех и приютим,
Вкусностями угостим.

Приходи к нам Бегемот!
Здесь тебя морковка ждёт!
Приходи и ты, Верблюд!
Здесь тебе воды нальют!

Приходи и ты, Козёл!
Ты ж у нас не новосёл!
Ты ж у нас, на той неделе,
Ел капустные тефтели!

Зайцу мы дадим качан,
Обезъяна съест банан,
А для толстого Слона
Свёклы запасли сполна.

Славно время проведём!
Пожуём и попоём!
А, потом, пойдём в кровать,
Чтобы сон не прозевать...

Мы, на радость всех детей,
В гости позовём зверей!

***
Ужом ползу по трещине,
От страха всё свело.
Зачем меня, несчастного,
На скалы понесло?!
Конечностями нижними
Цепляю всё подряд...
Как жаль, что не кузнечик я
С коленками назад!..

А тем, внизу, не снять меня –
Я слишком высоко,
И до вершины каменной
Ужасно далеко!
И нету мне спасения,
Не будет и наград –
Меня свезут на кладбище
С коленками назад,

А пятками – вперёд!..

ТОСТ
Нельзя войти два раза
В одну и ту же реку,
Расколотую вазу
Не склеить без следов,
Не сыщется на свете
Два схожих человека,
И трудно съесть повторно
Один и тот же плов.

Всё так неповторимостью
Своею утомляет,
Что серое унынье
Находит и тоска.
Ведь трудно жить песчинкой,
Которая страдает
Несхожестью песчинок
В большой горе песка.

Так хочется чего-то,
В чём свойство – «Повторяться».
Знакомое до боли
Не причиняет боль,
И не страшна собака,
Готовая кусаться,
Тому, кто точно знает,
Куда ей сыпать соль!

Так выпьем же за то, чтобы
С завидным постоянством
Мы собирались вместе
За дружеским столом!
И будет нам от бедствий
Надежнейшим лекарством
Мысль, что мы в эту реку
Ещё не раз войдём!

***
«Жарко нет», хлеба – нет,
Чай из снега – мой обед.
Стал похож я на скелет.
Сала – нет, тушёнки – нет...

А Суган стоит стеной,
Мне бросает вызов свой,
Но, я – вовсе не герой,
И давно хочу домой...

Плещет в спальнике вода...
Как же я попал сюда?!

Надо мной – палатки скат.
Звёзды в дырочки глядят,
И с весенним нежным звуком
На нос каплет конденсат...

Под палаткой снег скрипит,
Ветер стойку шевелит,
От «горняшки», как с похмелья,
Голова всю ночь болит...

Льдом покрылся мой «вибрам»...
Я сюда забрался сам!

Кошка спит возле котят,
Негры в Африке храпят,
После сытного обеда
В тёплых джунглях змеи спят...

От чего ж не спится мне
На природе, при луне?
Жизнь прекрасная вполне
Протекает в стороне,

А меня ждёт снежный склон...
Надо ж быть таким ослом!

Раз, два, три, четыре, пять...
Я устал слонов считать.
Одного из них поймать бы,
Вместе с хоботом сжевать...

Баю-бай, пора вставать,
Чёртов примус разжигать,
Чтоб потом часов двенадцать
Груду щебня покорять...

Мне бы в тёплые края...
Жизнь пропащая моя!

«Жарко нет», хлеба – нет,
Чай из снега – мой обед.
Стал похож я на скелет.
Сала – нет, тушёнки – нет...

СТИХИ и ПЕСНИ

Стихи разных лет

Ностальгия
Осенний город. Тишина души.
Усталый взгляд на реку и на рощу
Мир солнечными бликами прошит
И кажется понятнее и проще
И, кажется на прочность и на вкус
Слова и дни поштучно проверяю
Краснеет виноградный куст,
На стареньком заборе зависая.
Дома и тени в этой тишине
Припоминают времена иные.
И, если это память обо мне,
Тогда скажи мне, что есть ностальгия?

Крокодил - друг человека.
В африканской речке Нил
Проживает крокодил.
Вот бы папа в день рожденья
Мне такого подарил

Острозубого дружка,
Я ведь не прошу щенка.
Маме то , что он не лает,
Подойдет наверняка

Он бы б нашей ванной жил,
По утрам меня будил
Лимонадом крокодила
Каждый день бы я поил.

Мы б ходили с ним гулять
Хлеб к обеду покупать
Вратарем в команде нашей
Сможет крокодил играть

В африканской речке Нил
Проживает крокодил.
Вот бы папа в день рожденья
Мне такого подарил.

***
Зимнее утро, рассвет белёсый
Стынет в большом окне.
Бабушка мне заплетает косы,
Чайник кипит на огне.
Как же реален и осязаем
Этот забытый дом
Детство в квартире на трех хозяев,
Фабрика за двором.
Гроздья звонков на парадной двери,
Лампочка в сорок свечей.
Дом, где поставили батареи
И не снесли печей.
Старый серебряный подстаканник,
Тонкий резной стакан,
Томик, оставленный на диване -
Бабушкин Мопассан.
Счастье пронзительно, как прозренье,
Только бы не спугнуть.
Новые строки стихотворенья
Мне не дают заснуть.

Иерусалим
Этот город от истории давней
Оставляет бело-желтые камни.
И молитвы здесь приносят упрямо,
Да не в храм, а только к стенке от храма.
В этом городе полны мостовые:
Маги, дервиши и, просто святые.
Каждый алчет крутизны или денег,
Каждый в мареве своих заблуждений.
Над толпою и стеной синь бездонна
И поют колокола: "Аба - донна..."
А над общей суетой-круговертью
Огляделся и плывет ангел смерти.

Шестнадцать
Проснуться, зная наперёд,
Что жизнь, она, как яркий фантик,
Когда немыслимый романтик
Тебя в конце аллеи ждёт.
Когда болезнь, ну не болезнь,
А просто легкая простуда -
Причина, или нет, причуда -
На сутки с книжицей залечь.
Примчится, только позови,
Герой киношный или книжный.
А счастье - это форма жизни
Или - предчувствие любви.

***
Ты не любим, уйди, Ромео,
Мне дьявол предложенье делал.
Крадет мой милый, у кого-то
Мне вдохновенье для работы.

И не дает влюбиться, черт,
Заполнив плотно трезвый разум
Уменьем разложить на фразы
Желаний смутных поворот.

Мы с чертом лирики, не спорю
Не пожелав строку пришпорить
Не может старый карандаш
Газеты брать на абордаж

Но все же черт во мне горит:
О чем бы я ни говорила,
Из многих тысяч Маргарит
Одна, но все-таки Марина.

(16 (28) мая 1877 - 11 августа 1932)
Русский поэт, литературный критик, художник

Родился в Киеве, в семье юриста, коллежского советника. Раннее детство прошло в Таганроге и Севастополе.
Свое среднее образование Волошин начал в Московской Поливановской гимназии. Когда они с матерью переехали в Крым, Максимилиан пошел в Феодосийскую гимназию. С 1897 по 1899 год Максимилиан учился в Московском университете, однако чаще занимался самообразованием. В 1900-х много путешествовал, занимался в библиотеках Европы, слушал лекции в Сорбонне. В Париже он также брал уроки рисования и гравюры у художницы Е. С. Кругликовой. Вернувшись в начале 1903 года в Москву, легко становится «своим» в символистской среде; начинает активно публиковаться. С этого времени, живя попеременно то на родине, то в Париже, много делает для сближения русского и французского искусства; с 1904 года из Парижа регулярно посылает корреспонденции для газеты «Русь» и журнала «Весы», пишет о России для французской прессы. Первый сборник «Стихотворения. 1900—1910» вышел в Москве в 1910 году, когда Волошин стал заметной фигурой в литературном процессе: влиятельным критиком и сложившимся поэтом с репутацией «строгого парнассца».
Акварель работы Валошина

***
Я глазами в глаза вникал,
Но встречал не иные взгляды,
А двоящиеся анфилады
Повторяющихся зеркал.

Я стремился чертой и словом
Закрепить преходящий миг.
Но мгновенно плененный лик
Угасает, чтоб вспыхнуть новым.

Я боялся, узнав - забыть...
Но в стремлении нет забвенья.
Чтобы вечно сгорать и быть -
Надо рвать без печали звенья.

Я пленен в переливных снах,
В завивающихся круженьях,
Раздробившийся в отраженьях,
Потерявшийся в зеркалах.

****
Теперь я мертв. Я стал строками книги
В твоих руках:
И сняты с плеч твоих любви вериги,
Но жгуч мой прах.
Меня отныне можно в час тревоги
Перелистать,
Но сохранят всегда твои дороги
Мою печать.
Похоронил я сам себя в гробнице
Стихов моих,
Но вслушайся - ты слышишь пенье птицы?
Он жив - мой стих!
Не отходи смущенной Магдалиной -
Мой гроб не пуст:
Коснись единый раз на миг единый
Устами уст.

***
Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Обманите и сами поверьте в обман.

***
Я шел сквозь ночь. И бледной смерти пламя
Лизнуло мне лицо и скрылось без следа...
Лишь вечность зыблется ритмичными волнами.
И с грустью, как во сне, я помню иногда
Угасший метеор в пустынях мирозданья,
Седой кристалл в сверкающей пыли,
Где Ангел, проклятый проклятием всезнанья,
Живет меж складками морщинистой земли.

***
Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле, таинственной и строгой,
Лучатся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!

Все видеть, все понять, все знать, все пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами.
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить.

Коктебель. Дом-музей Волошина

СТИХИ. БИОГРАФИЯ

Лопнула струна, рухнула стена,
Но звенит ручей, но шумит сосна,
И сегодня ты принимаешь бой,
Нету стен – есть мир за твоей спиной.

Наползает мгла, умирает свет,
Вот он – твой зарок, вот он – твой ответ
Раз пришла пора, расплатись собой.
Боли нет – есть мир за твоей спиной.

Хлещет кровь из ран, зло стучит в висках…
Замирает жизнь кораблем во льдах,
Меч еще в руке, ты еще живой –
Смерти нет – есть мир за твоей спиной!

Чей-то крик «Держись!»…Пламя маяка,
И уже к тебе тянется рука,
Проломив твой лед, кто-то встал с тобой,
Смерти нет – есть друг за твоей спиной.

Так спина к спине на кресте дорог,
Не понятно, кто ты, смертный или бог,
И звенят миры сросшейся струной:
«Смерти нет, есть Жизнь за твоей спиной!..»

17 (30).05.1912 – 31.12.1996
Русский Советский поэт, писатель
Родился в городе Рыбинск, Ярославской губернии, в семье юриста. Окончил школу-семилетку в Москве. В 1930-1931 годах работал на заводе чернорабочим, затем токарем.
С 1932 по 1935 год жил в городе Кировске, Мурманской области, был директором клуба горняков, работал на апатитовой обогатительной фабрике, сотрудничал в газете «Кировский рабочий». Печататься начал с 1930 года (повесть «Этажи»), с 1937 года стал писать песни. В 1936-1939 годах учился в Литературном институте.
В годы Великой Отечественной войны создал ряд популярных песен («В бой за Родину» , «Дороги» и другие). Первый сборник стихов «Всегда в пути» вышел в Москве в 1948 году. В 1950 году удостоен Сталинской премии. Литературная слава Ошанина связана с его яркими, ритмически выразительными, отличающимися гибким, лёгким и ясным слогом и общезначимым содержанием текстами песен, на которые писали музыку лучшие отечественные композиторы.

Памятник Л.Ошанину в Рыбинске

***
Кем я был на войне?
Полузрячим посланцем из тыла,
Забракованный напрочно всеми врачами земли.
Только песня моя с батальоном в атаку ходила,-
Ясноглазые люди ее сквозь огонь пронесли.
Я подслушал в народной душе эту песню когда-то
И, ничем не прикрасив, тихонько сказал ей: - Лети!
И за песню солдаты
встречали меня, как солдата,
А враги нас обоих старались убить на пути.

Что я делал в тылу?
Резал сталь огневыми резцами.
Взявшись за руки,
в тундре шагали мы в белую мглу.
Город строили мы, воевали с водой и снегами.
С комсомольских времен
никогда не бывал я в тылу.

Дай же силу мне, время,
сверкающим словом и чистым
Так пропеть, чтоб цвели
небывалым цветеньем поля,
Где танкисты и конники
шляхом прошли каменистым,
Где за тем батальоном дымилась дорога-земля.

***
Как любовь хранить от перемены,
Чтобы крепла, сколько ни живи?
Есть разлуки в жизни, есть измены,
А ещё есть будни у любви.
В суете с капустой, с керосином
Перепутать всё легко порой...
И совсем забыть, что очи сини
И что брови чёрные - дугой.

Хлеб не куплен, каша пахнет дымом -
Не заметь, прости и позабудь.
Многое на свете поправимо,
А любви ушедшей не вернуть.

***
Вновь залаяла собака,
Я смотрю через кусты, -
Но беззвучно-одинаков
Мир зелёной темноты.
Дрогнет лист, да ветер дунет...
Как часы остановить?
Ты сказала накануне,
Что приедешь, может быть.
Возвращаюсь в мир тесовый.
Длинен вечер в сентябре.
Только сяду - лает снова
Та собака на дворе.
Ведь не злая же, однако,
Всё мудрует надо мной!
...Просто глупая собака,
Просто скучно ей одной.

***
Есть друг у меня. Чудак человек.
Он часто неуловим.
За тридевять гор и тридевять рек
Мы вечно бываем с ним.
Мы разное делаем на земле
Под солнцем и под огнём,
И редко стоят на одном столе
Наши стаканы с вином.
Пришлёт телеграмму он раз в году -
Писать не доходит рука.
Но если он скажет: «Приди», - приду
Из тридевять далека.
Пространству сердца не удержать,
Снегам не засыпать путь.
Что нам надо? Руку пожать,
В глаза друг другу взглянуть.
И если ошибка в судьбе твоей -
За пять минут по часам,
Даже не рассказав о ней,
Ты догадаешься сам.
Дружить - это слышать сердца стук,
Он совесть моя, мой друг,
Хоть разное делаем мы на земле,
Под солнцем и под огнём,
И редко стоят на одном столе
Наши стаканы с вином.

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
СТИХИ

- Та-ак, ребята! Ну-ка встали! Начинаем утреннюю зарядку!
Пытаясь расшевелить летчиков, Гельд дергал их как кукол, показывая что они делают пробуждение… Но это не получилось.
- Да что ж это такое?!
- Гельд, отстань!
- Не понял?
- Да мы с ним, с Валей, вчера всю ночь летали.
- Антох, шо случилось?
Антон немного протер глаза ладонями, слез со стола на котором он спал как кот, открыл створку окна в штабе и закурил.
- Дело было так. За «ленточкой» надумали поднимать на разведку МиГ-25РБ. Пока он у них одиночный. Но в нашем воздушном пространстве он вчера был три раза. Расчеты С-300 из Артемовска его достать не могут, у них ещё остались ракеты 5В55… а ты сам знаешь что это за гэ…
Затяжка сигареты, и он продолжает, смотря на Гельда красными, невыспаными глазами, излагать случившееся.
- Короче. Высота 24 000, скорость 2 800 км/час, достать нереально. Мы уже и навстречу к нему шли, и всё что угодно делали. Но такие высотные цели перехватить не получается. Ракета Р-77ПД хоть и с активным самонаведением, но разведчик тоже ж не заманишь, чтоб он снизился. А у нас по высоте ограничение не Бог весть какое… Если он сегодня после 10 утра объявится, то мне пох… (нехорошее слово он сказал), хоть таранить его буду – летает же, курва, над промышленными объектами и всё фотографирует.
- Маршрут его пролета у тебя есть?
- На посту наведения базы остался.
- Ладно, пойди поспи в дежурке и Валентина с собой забери, отоспитесь хорошенько.

Гельд вышел из здания штаба. Невеселые мысли его накрыли.
Он шел в сторону поста наведения… шел по белоснежному бетону. Солнце уже припекало потихоньку. Последний день апреля…
Раскурив сигарету, он размышлял:
«Хорошо. МиГ-25РБ… 24 000 метров… 2 800 км/час… ага, сегодня после 10 утра… А сколько сейчас?!»
Он достал мобильный телефон и посмотрел время. Было восемь утра.
Вот и пункт наведения, вход на который сделан в подвале и накрыт камуфляжной сеткой.
- Здорово ночевали, братья казаки!
- Слава Богу! С чем пожаловали?
- Кто вчера на наведении дежурил?
- Это мы сейчас! И повернувшись, дневальный крикнул, - Мицкевич! Тебя тут ждут!
Из глубин корридоров донеслось:
- Иду-иду!

Вот и явился Адам Мицкевич. Не сказать что он был родственником известного польского культурного деятеля, но девушки были просто в восторге от его любовных стихов, которыми он их покорял.
- Я Вас слушаю, господин сотник.
- Здорова! Есть несколько вопросов.
- Пожалуйста. У вас огонька…
- А, сейчас!
Подкурив, они продолжили:
- Значит, Адам, есть к тебе такой вопрос. Ты вчера на пункте наведения дежурил?
Лицо Мицкевича немного изменилось и приобрело серьезные очертания.
- Да, я. А что случилось?
- Ты ребят моих вчера на цель наводил? Цель высотная, скоростная.
- А-а! Это Вы про МиГ-25РБ?
- Про него самого.
- Понял. Я сейчас. Идемте за мной!
Они пошли вглубь корридора и зашли в комнату связи и целеуказания.
- Вот здесь я составил карту откуда он вошел в наше пространство и на каких высотах с какими скоростями он какие объекты прошел.
- Когда это случилось по времени?
- Господин сотник, по времени это установить уже не удалось. У нас на посту была пересменка, плюс ко всему технический перерыв, потому как накрылся генератор ВЧ на РЛС. Когда включили резервные дублирующие системы – тогда уже его вели. Шел он (показывая указкой по карте районе), вот отсюда, с Доброполья. Место тут тихое в плане ПВО, сами знаете. Вот. И дальше он начинает свой вояж от Доброполья до Горловки, над Никитовкой делает разворот и огибая наш аэродром и базу ПВО в Артемовске, уходит. Мы уже опасались чтобы он ничего бомбами не накрыл с такой высоты…
- В каком направлении он ушел?
- Приблизительно в направлении Днепропетровска. Впрочем… я могу ошибаться.
- Днепр, Адам… Днепр. Ты угадал. В Днепропетровске раньше базировался истребительный авиаполк на МиГ-25ПДС. База там осталась, так что вполне могли поставить там и этого, одиночного…
- По данным радиоперехвата, нам удалось установить что возможно его появление у нас сегодня в районе 10:00.
- Да мне на время как-то одинаково. Я уже знаю как буду его сбивать. Что мне необходимо я узнал. На целеуказании сегодня ты будешь?
- Да, я.
- Вот будешь указывать. А я отправляюсь на стоянку дежурного звена, и буду дежурить в своем ястребке. Связь работает, мои позывные и частоты ты знаешь.
- Я всё понял.
На том они и расстались. Уходя по корридорам, он услышал вслед от Адама:
- Удачи!

- Борисов, иди сюда!
- Да, товарищ командир!
- Слушай, Кузьма, у тебя на складе с получек с Дону, не осталсь случаем КС-172?
- КС-172 есть, четыре штуки. Только они запакованы лежат.
- Значения не имеет. Организуй мне одну КС-ку.
- Щас организуем. Кого «шпилить» ей собрались?
- Вчерашних гостей. Вернее сегодня раноутрешних.
- А-а… хлопцы жаловались, что Р-77ПД не достала, все четыре мимо ушло.
- Да ты шо!?
- Мало того что мимо! Тут ещё такая тема. Они за счет динамического разгона набирают высотку и в районе цели кружат таким образом, чтоб даже С-300 не смогли «срезать».
- Буду иметь в виду, давай, дуй за КС-кой.

Ракета КС-172, как альтернатива Р-37С, была специально создана в России для перехватчиков Су-30МК и Су-35УБ. Дальность этого уникального оружия составляла около 400 км, и сама ракета проходила по разряду «нестандартное вооружение». Разумеется она была тогда ещё секретной, хотя кое-какая информация уже гуляла по миру, сея за собой разные кривотолки…
Её-то и везли к стоянке ДЗ под чутким руководством завсклада вооружений Борисова. Чуткое руководство выглядело как и всегда, оригинально:
- Куда! Куда, мать её в … ты тащишь? Давай на… сюда её тарань! Да аккуратнее, ё-моё! Вы бы и свой х… так же наверное везли, долб…!
- Борисов, отставить мат при девушках!
- Хде? Ой! Здравстувйте!
Марина уже стояла рядом с Гельдом. Соскучилась… вот и приехала.
- Часто он у вас так?
- Мась это его нормативная разговорная лексика. Он у нас матом разговаривает с подчиненными…
- Как же его руководить поставили?
- А вто за это и поставили!
Вместе они громко засмеялись, а Борисову стало стыдно за себя… но что он смог с собой поделать?

После недолгой заминки, КС-172 была установлена на свой узел подвески и торчала носом между двумя длинными шахтами воздухозаборников на «пузе» самолета. Борт уже заправили по максимально облегченному варианту, чтобы легче было набрать высоту. Гельд уже сидел в кабине, расслаблялся и пытался не думать о плохом. Марина сидела на коленях у него, и разговаривала с ним. Нормальное боевое дежурство в кабине с готовностью №1…

- А почему на тебе какой-то не такой комбез?
- А какой на мне должен быть?
- То у тебя был такой… легкий, камуфляжный. Только цвета как у твоего самолета окраска. А этот какой-то темно-серый, плотный.
- А это специальный, для больших высот.
- На большую высоту собираешься?
- Да как тебе сказать… завелась у нас тут паршивая овца на большой высоте, надо по рогам треснуть. Пока мы с тобой всю ночь «оттягивались», наши хлопцы его срезать так и не смогли.
- И как эта овца высоко была?
- 24 километра!
- О-о! Высоко!
- А ты хотела ещё выше?
- Не-ет, спасибо. Ты ж знаешь, я летать боюсь, я высоты боюсь.
- Здрасьте! Любишь летчика и боишься высоты. Хде вы такое видели?
- Ну… бывают парадоксы.

- 609-й, я Адам, пора!
- Шо, уже?
- Ага. Я даю тревогу! Он уже приближается!
- Блин, значит не прогадали! Марина, пора.
- Я буду ждать…
Нежный поцелуй, и девушка по стремянке спрыгивает с самолета. А Су-шка, гремя двумя двигателями под акомпонемент воздушной сирены красиво покатилась на полосу.
- К старту готов.
- Пошел!
- Начинаю.
Двигатели взвыли, и через несколько секунд самолет несся по полосе, оставляя за собой две черненьких полосочки выхлопа… от перегазовки двигателей. Вой самолета над районом быстро заметили местные жители, т.к. самолет уходил в сторону одного из микрорайонов. Заметили это и несколько девиц, сидевших под тополем во дворе.
- О! Он полетел. Какой парень… м-м-м!
- Да ладно тебе. Разве забыла как он тебе обещал над районом пролететь чтобы окна повылетали?
- Девчонки, он теперь это каждый день делает.
- Что, влюбилась в него?
- Кто? Я?
Девушка немного зарделась румянцем на щеках.
- Да ладно, Аля, не скрывай. Румянец тебя выдал.
- Ну и что?
- А тебя не смущает что у него своя есть?
- А мне на неё пофиг…

Перехватчик тем временем набирал сначала скорость… затем высоту… Вот, уже 10 километров набрал.
- Адам, я 609-й. Где наш товарищ?
- Он на удалении 126 километров, высотный, опознан как вчерашний МиГ-25РБ. Скорость та же.
- Я понял. Начинаю пеленгацию цели.
- Давай!
Гельд «расчехлил» бортовой радар «Ибрис», который мог сделать немыслимые вещи. Что «Ибрис» и сделал – быстро запеленговал цель и взял её на автосопровождение с помощью пассивного канала – через теплопеленгатор. Причем «Ибрис» предоставил информацию о том что это за самолет и какая у него гос.принадлежность. Гельд размышлял так:
- Если я его возьму излучением на АС, он испугнется и отвернет. Если взять его через КОЛС, то никуда он не денется. К тому же на большой высоте да на такой скорости КОЛС его обнаружит запросто.
КОЛС – квантовая оптико-локационная станция пеленгации, назодящая цели по тепловому излучению от самолетов, быстро сделала свое дело.
- Адам, проверь!
- Проверили, ты взял его. Он в нашей зоне, так что сбивай.
- Вертолетчиков подняли?
- Да, они уже подлетают к району.
- Тогда я начинаю работу.

…А разведывательно-ударный самолет МиГ-25РБ летел над донбасскими степями. Летчик, сидевший в кабине, был уверен до конца, что он должен сделать этот полет. Или его государству неминуемо грозит донецкая мафия и москали. Тишина в кабине обеспечивалась идеальной звукоизоляцией.
- Ещё пару бортов в Запорожье хлопцы восстановят, и будет разведывательная авиагруппа. Вот тогда мы покажем москалям! – так думал этот молодой паренек. Ему бы пасти отару овечек в горах Ивано-Франковщины… понесло же его воевать против казаков…

…Товарищ командир! На радаре две отметки. Одна наша, вторая высотная, чужая. Вошли в зону обзора!
- Сопровождать!
- Оператор Тимчук! Взять цель на АС. Цель реальная, высотная, скоростная. Подходит с юго-запада.
- Выполнил!

Обстановка на пункте управления огнем зенитного комплекса С-300 как всегда накалена, если противник вторгался в воздушное пространство…

… - Гельд, что там?
- Дальность 120, АС – устойчивое, ракета пошла!
И выдавив кнопку на ручке, после воя звукового информатора, ракета сорвалась с подвески. Ракета была тяжелой, и потому самолет немного подскочил по высоте.
- Ракета пошла, включен канал РК…

…- База! База! Я 02-й! Набираю высоту, по мне ведется ракетная атака, ракетная атака!
Голос пилота был внешне спокоен. Ни одной тревожной нотки…

…- Цель набирает высоту!
- Адам, я вижу. Хрен он от меня уйдет.
- Смотри, Гельд, второго шанса на выстрел не будет!
- Кто бы говорил, и так знаю.
- Высота 26 000.
- Куда! Куда! Куда!!!

Ракета приближалась очень быстро. Цель ей летела навстречу ещё быстрее. Пилот разведчика ничего не успел понять, т.к. время сближения было большое, а большая высота для КС-172 оказалась не помехой.
Утро уже сменялось днем, когда в ярко-белой пелене лежавших где-то ниже облаков и в синеве стратосферы возник мощнейший взрыв. От летевшего разведчика ничего не осталось… а про летчика ничего и говорить не приходится.

Адам Мицкевич не поверил своим глазам, когда увидел исчезновение мелкой отметочки от ракеты и большой отметки от цели. Обнулились вычислители высоты и скорости цели.
- 609-й! Что с целью!?...

На вышке КДП Марина была вместе с диспетчерами. Вернее, она стояла на балконе, и время от времени вслушивалась в разговоры. К тому же, вся линия радиосвязи хорошо прослушивалась
- 609-й! Что с целью?!
- Адам! А её по ходу нету!
- Не понял, как нету!? Уточни!
- Адам! Ты слышишь меня? Цель просто шикарно взорвалась на высоте 26 472 метра при скорости 2730 км/час. Пытаясь отвернуть в направлении 40* по азимуту он напоролся на мою ракету. Видать, думал что это ракета с С-300, думал проскочить…
- 609-й, я Батька! Сбили?
- Сбил.
- 609-й, тут к тебе на переговоры. Не могу не пустить.
- Давай!
Милый женский голос отозвался у Гельда в ушах:
- Как ты там?
- Нормально. Скажи хлопцам, пусть краску несут, пятую отметку будем рисовать.
Немного вздохнув, добавил:
- Мась, я теперь у тебя ас, с 5-ю сбитыми…
- Ты просто класс!

Александр Аркадьевич Галич (Гинзбург)

(19.10.1918 — 15.12.1977)
Драматург, актер, поэт, бард.
Родился в Екатеринославле (ныне — Днепропетровск), детство провел в Севастополе, до эмиграции жил в Москве. Окончил театральную студию им. К.С.Станиславского (1938). Актер, поэт, драматург. Автор около 20 пьес и сценариев фильмов. Лауреат нескольких отечественных и международных премий, лауреат Сталинской премии, Гос. премии СССР (1987). С 1955 г. член Союза писателей СССР, исключен из СП и из Литфонда в 1971, восстановлен в 1988. С 1958 г. член Союза кинематографистов (исключен в 1972 г., восстановлен в 1988 г.) С 1972 г. — православный. В июне 1974 г. вынужден был покинуть Родину. Год жил в Осло, где записал диск "Крик шепотом". Вступил в НТС (Народный Трудовой Союз), работал на радиостанции "Свобода" с 1975 г. в Мюнхене, в конце 1976 г. в Париже руководил секцией культуры. В конце 1976 г. снял докум. фильм "Беженцы XX века". Хотел написать книгу об НТС. Выступал в Израиле, США, Западной Европе. 3 декабря 1977 г. дал последний концерт в Венеции.
Скончался в Париже, похоронен на русском православном кладбище в Сент-Женевьев де Буа близ Парижа.
Писать начал до войны для знаменитого студийного спектакля "Город на заре".
Песни сочинял с конца 50-х г. на свои стихи.

***
Не хочу посмертных антраша,
Никаких красивостей не выберу.
Пусть моя нетленная душа
Подлецу достанется и шиберу!


Пусть он, сволочь, врёт и предаёт,
Пусть он ходит, ворон, в перьях сокола,
Все на свете пули - в недолёт,
Все невзгоды - не к нему, а около!


Хорошо ему у пирога,
Все полно приязни и приятельства -
И номенклатурные блага,
И номенклатурные предательства!


С каждым днём любезнее житье,
Но в минуту самую внезапную
Пусть ему - отчаянье моё
Сдавит сучье горло чёрной лапою!

***
Под утро, когда устанут
Влюблённость, и грусть, и зависть,
И гости опохмелятся
И выпьют воды со льдом,
Скажет хозяйка:"Хотите
Послушать старую запись?"-
И мой глуховатый голос
Войдёт в незнакомый дом.


И кубики льда в стакане
Звякнут легко и ломко,
И странный узор на скатерти
Начнёт рисовать рука,
И будет бренчать гитара,
И будет крутиться плёнка,
И в дальний путь к Абакану
Отправятся облака...


И гость какой-нибудь скажет:
"От шуточек этих зябко,
И автор напрасно думает,
Что сам ему чёрт не брат!"
"Ну, что вы, Иван Петрович,-
Ответит ему хозяйка,-
Бояться автору нечего,
Он умер сто лет назад..."

***
Я в путь собирался всегда налегке,
Без долгих прощальных торжеств,
И маршальский жезл не таскал в рюкзаке,
На кой он мне, маршальский жезл!

Я был рядовым и умру рядовым.
Всей щедрой земли рядовой,
Что светом дарила меня даровым,
Поила водой даровой.

До старости лет молоко на губах,
До тьмы гробовой - рядовой.
А маршалы пусть обсуждают в штабах
Военный бюджет годовой.

Пускай заседают за круглым столом
Вселенской охоты псари,
А мудрость их вся заключается в том,
Что два - это меньше, чем три.

Я сам не люблю старичков-ворчунов
И все-таки истово рад
Что я не изведал бесчестья чинов
И низости барских наград.

Земля под ногами и посох в руке
Торжественней всяких божеств,
А маршальский жезл у меня в рюкзаке -
Свирель, а не маршальский жезл.
***
...Хоть иногда - подумай о других!
Для всех - равно - должно явиться слово.
Пристало ль - одному - средь всеблагих
Не в хоре петь, а заливаться соло?!

И не спеши.
Еще так долог путь.
Не в силах стать оружьем - стань орудьем.
Но докричись хоть до чего-нибудь,
Хоть что-нибудь оставь на память людям!

СТИХИ, БИОГРАФИЯ

(07.07.1882-28.07.1942)
Белорусский поэт.
Родился в крестьянской семье 7 июля 1882 в местечке Вязынка Вилейского уезда Виленской губернии (Молодечненский район Минской области). Рано начал работать. Сначала помогал отцу — мелкому арендатору. Затем был писарем в помещичьем имении, чернорабочим на винокуренном заводе. С детских лет занимался самообразованием, много читал. В 1898 проучился один год в Беларучском народном училище. Первое опубликованное стихотворение Мужик, 1905 появилось в минской газете Северо-западный край. После этой публикации стал систематически выступать в печати. В период с 1905 по 1907 написал первые поэмы Калека, Никому, Зимой, Расплата за любовь. В 1908 переехал в Вильно. Работал библиотекарем и сотрудничал с газетой "Наша нива". В том же году в петербургском издательстве "Заглянет солнце и в наше оконце" вышел первый поэтический сборник Жалейка. Начал работу над поэмой Извечная песня, 1908 (опубл. 1910).
С 1909 по 1913 жил в Петербурге. Сошелся с кругом белорусской интеллигенции, познакомился с Э.Пашкевич (Теткой), Я.Колосом. В течение четырех лет занимался на общеобразовательных курсах А.Черняева. В этот период были написаны романтические поэмы Сон на кургане, 1910 (опубл. 1912); Курган, 1910 (опубл. 1912); Бондаровна, 1913; Могила льва, 1913 (опубл. 1920); Она и я, 1913 (опубл. 1920), а также пьесы, ставшие новым явлением в национальной драматургии: комедия Павлинка, 1912 (опубл. 1913), драма Разоренное гнездо, 1913 (опубл. 1919) и сценическуая шутка Примаки, 1913 (опубл. 1920). В Петербурге вышли в свет сборники стихов Гусляр, 1912 и Дорогой жизни, 1913. Закончив курсы Черняева, возвратился в 1913 в Вильно. С февраля 1914 по август 1915 работал редактором газеты Наша нива. В Вильно познакомился с В.Брюсовым, который стал одним из переводчиков поэта на русский язык.
В сентябре 1915 уехал в Москву, посещал народный университет А.Шенявского. В 1916 был призван в армию. Октябрьская революция застала его в Смоленске, куда он переехал с дорожно-строительным отрядом, в котором служил. В этот период (1916-1918) не было написано ни одного произведения. Лишь в конце 1918 появилась серия стихотворений, объединенных темой исторического перелома в судьбах нации и отдельного человека (Наследство, Для Отчизны, Своему народу, Время, 1918). С января 1919 обосновался в Минске, пережил польскую оккупацию 1919-1920. После освобождения Минска от поляков остался там и жил вплоть до начала Великой Отечественной войны.
Несмотря на внешнее благополучие и признание со стороны советской власти (Народный поэт БССР, 1925; академик АН БССР, 1928; депутат Верховного Совета БССР с 1940), отношения между писателем и властью складывались сложно и драматично. В 1920-1930 Я.Купала прошел через многие испытания: обвинение в национализме, травля в прессе, допросы в ГПУ, попытка самоубийства, покаянное Открытое письмо. Создал серию стихов, где славил "вождя", "Сталина-сеятеля", воспевал советскую действительность (Над рекой Орессой, 1933; Белоруссии орденоносной, 1935; От сердца, 1940). Но во многих своих произведениях отстаивал право народа на национальную самобытность, на продолжение традиции (Неназванное, 1924; Уходящей деревне, 1929; Тарасова доля, 1939). К 1930-м относятся и основные переводы, сделанные со славянских языков: Медный всадник А.Пушкина, произведения Т.Шевченко, Н.Некрасова, А.Мицкевича. Главный труд Купалы — перевод Слова о полку Игореве был сделан значительно раньше (1919-1921).
В начале войны эвакуируется из Минска и обосновывается в Печищах, недалеко от Казани. Основной жанр сочинений первого года войны — публицистика. Его статьи появляются в газетах "Правда", "Известия", "Красная звезда": Поднялась Беларусь, Партизанский удар, Народ — мститель, 1941. Поэтическое наследие военных лет невелико, в том числе: Белорусским партизанам, Встает народ, 1941, Снова ждут нас счастье и свобода, 1942.
В июне приезжает в Москву. 28 июня 1942 трагически погиб при невыясненных обстоятельствах в столичной гостинице "Москва".
Памятник Я. Купала в Москве

Памятник Я. Купала в Минске (парк им. Я. Купала)

Так как основная масса посетителей сайта в достаточной степени владеет русским и украинским языком, то читателей не слишком затруднит чтение поэзии Я. Купалы в оригинале. Вторая часть подборки приведена в переводе на русский язык.

Стихи на белорусском языке

Спадчына
Ад прадзедаў спакон вякоў
Мне засталася спадчына
Паміж сваіх і чужакоў
Яна мне ласкай матчынай.
Аб ёй мне баюць казкі-сны
Вясеньнія праталіны,
I лесу шэлест верасны,
I ў полі дуб апалены.
Аб ёй мне будзіць успамін
На ліпе бусел клёкатам
I той стары амшалы тын,
Што лёг ля вёсак покатам
I тое нуднае ягнят
Бляяньне-зоў на пасьбішчы,
I крык вароніных грамад
На могілкавым кладзьбішчы.
I ў белы дзень, і ў чорну ноч
Я ўсьцяж раблю агледзіны,
Ці гэты скарб ня збрыў дзе проч,
Ці трутнем ён ня зьедзены.
Нашу яго ў жывой душы,
Як вечны сьветач-полымя,
Што сярод цемры і глушы
Мне сьвеціць між вандоламі.
Жыве зь ім дум маіх сям'я
I сьніць зь ім сны нязводныя...
Завецца-ж спадчына мая
Ўсяго Старонкай Роднаю.

Веска
Горы ды каменне,
Вузкія палоскі:
Гэта наша поле,
Поле нашай вёскі.
Курныя аконцы –
Каб святла хоць трошкі:
Гэта нашы хаты,
Хаты нашай вёскі.
Лапці ды сярмягі –
Як абраз не боскі:
Гэта нашы людзі,
Людзі нашай вёскі.
Карчмы ды астрогі,
Крыжыкі, бярозкі:
Гэта наша доля,
Доля нашай вёскі.

***
А хто там iдзе, а хто там iдзе
У агромнiстай такой грамадзе?
- Беларусы.

А што яны нясуць на худых плячах,
На руках у крывi, на нагах у лапцях?
- Сваю крыўду.

А куды ж нясуць гэту крыўду ўсю,
А куды ж нясуць напаказ сваю?
- На свет цэлы.

А хто гэта iх, не адзiн мiльён,
Крыўду несць наўчыў, разбудзiў iх сон?
- Бяда, гора.

А чаго ж, чаго захацелась iм,
Пагарджаным век, iм, сляпым, глухiм?
- Людзьмi звацца.

Вясна
У вянку з пралесак,
У святлянай шаце
Ходзе борам-лесам,
Полем, сенажацяй.
Сонцу-яснагрэю
Расплятае косы,
Раніцамі сее,
Як брыльянты, росы.
Сцелецца травіцай,
Ветрыкам шапоча,
Коціцца крыніцай,
Рыбкаю плюскоча.
Весела міргае
Сошцы і баронцы,
Зернятка хавае
Ў свежай баразёнцы.
У гайкі заходзе,
Шапаціць лісткамі;
Гутарку заводзе
З белкамі, дзятламі.
Роднае прыселле,
Вырай любіць вуча,
Лад вядзе ў капэле
Грамады пявучай.
Сяміцвет – вясёлкай
Ззяе над далінкай,
Ходзе за кароўкай,
Гляне і ў хацінку.
Дзецюку, дзяўчыне
Блогасна ўсміхнецца,
Штось на вуха кіне,
Закалоце сэрцам.
I усюды гэтак –
Полем, сенажацяй,
У кароне з кветак,
У святлянай шаце

Свойому народу
Табе, народ мой, згібнуты ў аковах,
З-пад сэрца песню гэтую пяю,
І, ускрашаючы мінуўшчыну нанова,
Выказваю цяпершчыну тваю.
Сягні ў даўно заснуўшыя сталецці,
Заслону дзён уцёкшых адхілі,
І глянь, як сёння твае жывуць дзеці,
Як ты жывеш на прадзедаў зямлі.
Дняпро і Сож, Дзвіна, Вілля і Нёман
Шмат могуць што у памяці збудзіць,
Ды пушчы Белавежскай сумны гоман —
Паслухай толькі, што ён гаманіць.
Тваймі рукамі ўзнесены замчышчы,
Глянь, зарастаюць дзікім палыном,
Па сцен астатках вецер дзіка свішча,
Як бы пяе памінкі быўшым днём.
Пяе аб тым, як гэтыя байніцы
Край сцераглі на захад і на ўсход,
Як з поўначы разбойны чужаніца
Не мог замчыскавых скрышыць варот.
Ты жыў, ты панаваў у краі родным,
Сцярог ад чужака й законы укладаў;
Звон вечавы сход склікаваў народны,
І сход аб шчасці Бацькаўшчыны дбаў.
Сягоння усё спіць і зарастае зеллем,
Сцярэч свой край няма ні сцен, ні рук;
Званы вячовы змоўклі, анямелі,
Ў ярме сагнулі людзі плечы ў крук.
Чужак-дзікун, крывёю ўпіўшысь свежай,
Запрог цябе ў няволю, ў батракі
І тваю маці-Бацькаўшчыну рэжа,
Жывую рве на часці, на кускі.
Сыноў тваіх рассеяў па ўсім свеце,
Як птушак ястраб з гнёздаў разагнаў;
Бацькі дзяцей, а бацькоў сваіх дзеці
Сярод магіл шукаюць і канаў.
І мерцвякоў знаходзяць... А жывыя...
Як мерцвякоў пагляд іх і жыццё,
Праклёны толькі шэпчуць векавыя,
Ды вечнае чакаюць небыццё.
Упаў народ. Змарнеў народ, забыўся,
Як Бацькаўшчыну, як яго завуць;
Як падарожны без пуцця, знябыўся,
Як сірата, якой нідзе заснуць...
Паўстань, народ! Прачніся, беларусе!
Зірні на Бацькаўшчыну, на сябе!
Зірні, як вораг хату і зямлю раструсіў,
Як твой навала злыдняў скарб грабе!
Паўстань і глянь, як ззяюць скрозь вагнішчы,
Як носяцца ўсясветных змен віхры,
Як на старога быту папялішчы
Цвет зацвітае новае зары!
Паўстань, народ! Для будучыні шчасце
Ты строй, каб пут не строіў больш сусед;
Не дайся ў гэты грозны час прапасці, —
Прапашчых не пацешыць шчасцем свет.
Сваю магутнасць пакажы ты свету, —
Свой край, сябе ў пашане мець прымусь.
Паўстань, народ!.. З крыві і слёз кліч гэты...
Цябе чакае Маці-Беларусь!

Стихи в переводе на русский язык

РОДНОЕ СЛОВО
Могучее слово, родное ты слово!
Со мной наяву и во сне;
Ты душу пронзаешь мелодией новой,
Звенишь, словно песня, во мне.
Бессмертное слово, родное ты слово!
В гонениях выжить смогло,
Хоть гнули тебя, заточали в оковы,
Да зря! Ты звучишь, как назло!
Свободное слово, родное ты слово!
Играй же смелей, веселей!
Пусть гады беснуются, кружатся совы,
Живешь ты для славы людей.
Гонимое слово, родное ты слово!
Набатом взорвись над землей:
Отчизны язык, даже бедный, суровый,
Милей знатной речи чужой!

ТОПОЛЬ И КАЛИНА
Песней весны лебединою,
Скинув все зимние чары,
Шепчутся тополь с калиною
В грустной долине над яром.
Листики зеленью хвалятся,
Небу ясны их напевы:
Ранней росой умываются,
Нежатся солнцем полдневным.
Тайнам закатов покорные,
Солнце с землей провожают.
В ноченьку скрытую, черную
Звезды и месяц встречают.
Слушают песни русалочьи,
Птиц крыльев шорох басистый,
Вскрики гортанные галочьи,
Плеск родника серебристый.
Слышится музыка дивная
В сонных болотах коварных...
Тешится тополь с калиною,
Скинув все зимние чары.

ЗВЕЗДЫ
Ночью, когда выходил я из хаты,
На небе звездочки видел четыре.
Их завораживал облик крылатый,
Хоть возносился молитвой я мирно.
Первой - отца ярко звездочка грела,
Матери - слала вторая свет горько,
Третья - моя замерцала несмело,
Родиной зрела четвертая зорко.
Первая рано погасла, простилась.
Медленно блеск свой теряет другая,
Третья печальною мглою закрылась,
Только четвертая ярче мигает.

ВЕЧЕРНЯЯ МОЛИТВА
Как летнее солнце свои спрячет косы
И розы небесные вспыхнут несмело,
Ночь сеет тогда серебристые росы,
Над логом туманом спускается белым.
От бледного месяца бледные тени
Ложатся на пашни от рощ отрешенно,
И тени ушедших давно поколений
Встают и столбами стоят полусонно.
Над сном непонятные мысли всплывают,
Неслышно кружатся и просятся в сердце,
Где лаской зовут, где фантазией тают
И пламенем адским горят по соседству.
Молитва вечерняя в тот час родится
И жертвенно падает в сонные дали,
Невидимой нитью к созвездьям стремится,
Плывет и меняется, словно в кристалле.
О, будь вечно славным, заката затишье
С пылающим заревом, месяцем бледным!
Пусть песня покоя мне душу колышет
И вынесет чистой над шумом победным!

МОЯ МОЛИТВА
И в поле раздольном, и в хатке с оконцем,
В минуты раздумий, окрест созерцая,
Молюсь я и этому на небе солнцу,
И звездам, что ночью мерцают.
Молюсь я свободному ветру в лазури,
Что птицей летает от края до края,
Угрюмо пасет в высях мрачные бури,
В печных трубах песни играет.
Молюсь и огню я, что сеет пожары,
Порою лихой на немереном свете.
От их беспощадной безжалостной кары
Трепещут и старцы, и дети.
Молюсь животворной воде в половодье,
Днем - доброй, не знающей ночью пощады,
Что нивы полощет и лодки уводит,
Сметая подворья и хаты.
Молюсь я земным и небесным просторам,
Всесильному истово Богу молюсь я
В любых испытаньях, во всякую пору
За землю моей Беларуси.
Перевод: Генадзь Римски

Cтихи в переводе.

Cтихи в оригинале.

Там, где море вечно плещет на пустынные скалы,
Где луна теплее блещет в сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь, дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь, мне вручила талисман.

И, ласкаясь, говорила: «Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила! Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы, в бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый, не спасет мой талисман.

И богатствами Востока он тебя не одарит,
И поклонников пророка он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга, от печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга не умчит мой талисман...

Но когда коварны очи очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи поцелуют не любя -
Милый друг! От преступленья, от сердечных новых ран,
От измены, от забвенья сохранит мой талисман!»

Пушкин Александр. «Талисман». http://rvb.ru/pushkin/01text/01vers…50.htm

22 ноября 1928
Советский поэт, писатель, драматург.
Родился в г.Ленинграде. В начале войны был эвакуирован в Горький. С 1942 года жил и учился под Москвой, в Малаховке, где и окончил в 1942 г. среднюю школу с золотой медалью.
Николай Добронравов имеет два высших образования; он окончил Школу-студию имени Немировича-Данченко при МХАТ СССР имени Горького и Московский городской Учительский институт. В 50-х и в начале 60-х годов работал актером в Московском театре юного зрителя. Сыграл много ведущих ролей в спектаклях классического и современного репертуара. В эти годы Николай Добронравов начал профессионально заниматься литературной работой. Вместе со своим соавтором артистом Московского ТЮЗа Сергеем Гребенниковым он пишет новогодние сказки, которые ставятся во Дворцах культуры и клубах г.Москвы, в Георгиевском зале Московского Кремля. В соавторстве с С.Гребенниковым пишет инсценировки и оригинальные пьесы для детского и музыкального вещания Всесоюзного радио, а также пьесы для кукольных театров "Колосок - волшебные усики", "Тайна старшего брата", которые были поставлены в кукольных театрах Москвы, Ленинграда, других городов Российской Федерации, за границей.
В 1960 г. Николай Добронравов и Сергей Гребенников пишут пьесу "Загорается маяк", премьера которой состоялась в Московском театре юного зрителя и в течение нескольких лет с успехом шла на сцене этого театра. (Пьеса "Загорается маяк" издана в 1962 г. в издательстве "Молодая гвардия"). Тогда же, в начале 60-х годов, по либретто Н.Добронравова и С.Гребенникова в Куйбышевском театре оперы и балета была поставлена опера "Иван Шадрин" (музыка композитора Василия Дехтерева).
В эти годы вместе с С.Гребенниковым написаны повести для детей и юношества "Отчаянный, отчаливай!", "Скоро каникулы", "Третий не лишний" (изд."Молодая гвардия"), "Остров Ястребиный рог" (изд."Млада лета", ЧССР). В середине 60-х годов Н.Добронравов заканчивает свою актерскую карьеру и целиком переходит на литературную работу. В июне 1970 г. он был принят в Союз Советских писателей. С 1970 по 1990 г. в столичных издательствах выходят несколько поэтических сборников Николая Добронравова "Созвездие Гагарина", "Стихи и песни", "Таежные костры", "Вечная тревога", "Стихотворения". Стихи Н.Добронравова - это лирические раздумья о прошедшей войне, которую он помнит с детства, это поэтические новеллы о театре и о людях искусства, о встречах с друзьями на разных меридианах нашей планеты и стихи о вечных категориях жизни - о добре и зле, о любви и ненависти.
Особую популярность приобрели песни, написанные на стихи Николая Добронравова. Среди соавторов поэта - композиторы Л.Афанасьев, А.Бабаджанян, Полад Бюль-Бюль оглы, С.Кац, Э.Колмановский, К.Листов, Е.Мартынов, А.Островский. С композитором Микаэлом Таривердиевым написаны песни "Ты не печалься", "Маленький принц", "Садовое кольцо". Самые известные, самые популярные песни написаны Н.Добронравовым с композитором Александрой Пахмутовой.

Испанский мотив
Где ты, звезда над заливом,
Парус под ветром счастливым,
Солнцем рождённая вера,
Клятва влюблённых: «Те кьеро»*?..

Ах, эти дивные рощи,
В центре соборная площадь.
К морю сбегают оливы –
Всё здесь казалось счастливым.

Наше холодное небо,
Всполохи русского снега.
В памяти снова воскреснет
Солнце, и танец, и песня.

Верю приметам счастливым,
Верю испанским мотивам,
Жизнь укрощу, как тореро –
Слышишь, ты слышишь – те кьеро!..

* Te Quiero (исп.) – Я тебя люблю

Девочка Грёза
Ах, о чём ты,
Девочка Грёза?
Что ты плачешь,
И кого ты ждёшь?

Жёсткий ветер
Высушит слёзы.
Грёз не будет,
Наступает ложь.

Песен детства
Больше не будет.
Расставанья
Наступает час.

Наступают
Новые люди.
Может, хуже,
Может, лучше нас…

Наступает
Горькая проза,
Проза тусклых
И холодных глаз.

Не нужна им
Девочка Грёза,
Посмеются
И забудут нас…

Бог судья им,
Грозам-угрозам.
Бог судья им.
Будем дальше жить.

До свиданья,
Девочка Грёза,
Постарайся
Обо мне забыть…

Ты не печалься
Там, где сосны, где дом родной,
Есть озера с живой водой.
Ты не печалься,
Ты не прощайся,—
Все впереди у нас с тобой.

Как кукушке не куковать,
Ей судьбы нам не предсказать.
Ты не печалься,
Ты не прощайся,
А выходи меня встречать.

Над дорогой встает заря,
Синим светом полны моря.
Ты не печалься,
Ты не прощайся,—
Ведь жизнь придумана не зря.

Будет радость, а может, грусть...
Ты окликни— я оглянусь.
Ты не печалься,
Ты не прощайся,
Я обязательно вернусь.

Остаюсь
Вот пришло письмо издалека,
Где живут богато и свободно.
Пусть судьба страны моей горька,
Остаюсь с обманутым народом.
Пусть судьба печальна и горька.

Мы – изгои в собственной стране,
Не поймём, кто мы, откуда родом.
Друг далёкий, вспомни обо мне –
Остаюсь с обманутым народом.
Друг далёкий, вспомни обо мне.

Слышен звон чужих монастырей:
Снова мы себя переиначим.
На обломках Родины моей
Вместе соберёмся и поплачем,
На обломках Родины моей.

Мы ещё от жизни не ушли,
Цвет берёз не весь ещё распродан,
И вернутся снова журавли –
Остаюсь с обманутым народом.
И вернутся снова журавли…

Не зови в дорогу, не зови.
Верой мы сильны, а не исходом.
Не моли о счастье и любви –
Остаюсь с обманутым народом.
Не зови в дорогу, не зови.

БИОГРАФИЯ, СТИХИ

(1897 — 1968)
Поет, дослідник, публіцист.
Автор низки низка поетичних книг, історіософічних, культурологічних, публіцистичних, літературно-критичних статтей, нарисів.
Народився у 1897 році в маленькому провінційного містечку Новоархангельські, загубленого в степу, якому судилося протягом віків бути покордонням княжої Русі і половецького степу, Гетьманщини і Дикого поля, Запорожжя і Речі Посполитої.
Батько поета, Филимон Васильович, був досить колоритною постаттю в містечку. не маючи за плечима ані університету, ані навіть гімназії, він, дякуючи природному розумові та самоосвіті, вибився у перший шерег архангородської інтелігенції. Був ініціатором фундації театру в місті, дбав про відкриття прогімназії, а згодом гімназії, активно дописував до повітових газет, кохався в історії. А ще старожили пам'ятають його повіреним містечкового суду, вчителем і... незмінним хористом церковної капели.
Дружину Филимон Васильович узяв із збіднілої дворянської родини колишніх сербських осадчих. Яківна принесла в сім'ю традиції вмираючих «дворянських гнізд» — музику, поезію, замилування романтичною і класичною літературою.
Євген, найстарший з дітей, починав освіту у повітовому Єлисаветградському земському реальному училищі. Віршувати він почав ще гімназистом у 13 років. Безперечним стимулом до того стали серйозні гуманітарні традиції реальної школи: позакласне читання, живопис і театр були предметом особливої уваги педагогів.
У 1914 році ,мріючи про інженерну професію, він їде до столичного Петербурзького політехнічного інституту.. Його було зараховано на перший курс, але на перешкоді навчанню стала перша світова війна.
Вчиться у Київській військовій школі, котру він закінчує 1 січня 1916 року. Далі запасний піхотний полк, а затим прапорщик Маланюк служить молодшим офіцером у кулеметній роті фронтової частини. Послужний список його по-військовому скупий і лаконічний: бої, відзнаки, підвищення у званні.
Брав участь у громадянській війні на боці УНР. Провів три роки в таборах інтернованих, розкиданих по всій Польщі. Його вірші, публіцистичні, культурологічні, літературознавчі статті з'являються в таборових журналах «Всім», «Наша зоря», «Український сурмач», «Веселка» та інших виданнях.
Восени 1923 року Є. Маланюк виїздить до Чехо-Словаччини для навчання на гідротехнічному відділі інженерного факультету Української Господарської Академії в Подєбрадах. У Подєбрадах, 1924 року, поет дебютує збіркою віршів «Стилет і стилос». Роком пізніше в Гамбурзі побачить світ ще одна книга поезій — «Гербарій».
У 1929 році Євген Маланюк закінчує навчання і в пошуках роботи виїздить до Варшави. Тут він влаштовується на роботу в міському магістраті і працює на посаді інженера у відділі регулювальних споруд на Віслі.
1945-го року Євген Маланюк був залишає домівку, сім'ю і їде у Німеччину, у1949 році переїздить до США. Працював на інженерній посаді в Нью-Йорку.. В США були видані поетичні збірки «Влада» (1951), «П'ята симфонія» (1953), «Поезії в одному томі» (1954; до цієї книги була включена збірка поезій «Проща»), «Остання весна» (1959), «Серпень» (1964). Поет підготував і свою останню збірку віршів «Перстень і посох», що вийшла в Мюнхені (1972) вже по його смерті.
Євген Маланюк помер 16 лютого 1968 року в Нью-Йорку. Похований на кладовищі в Бавнд-Бруці в Нью-Джерсі, яке часто називають українським пантеоном.
Книги поезій і прози Євгена Маланюка друкувалися в Польщі, Чехо-Словаччині,
Німеччині, Франції, США, Канаді. Його твори перекладалися німецькою, чеською, російською, польською, французькою, англійською мовами.

СТИЛЕТ ЧИ СТИЛОС?

Стилет чи стилос? — не збагнув. Двояко
Вагаються трагічні терези.
Не кинувши у глиб надійний якор,
Пливу й пливу повз береги краси.

Там дивний ліс зітхає ароматом
І ввесь дзвенить од гимнів п'яних птиць
Співа трава, ніким ще не зім'ята,
І вабить сном солодких таємниць,

Там зачарують гіпнотичні кобри
Під пестощі золототілих дів...
А тут — жаха набряклий вітром обрій:
Привабить, зрадить і віддасть воді.

Та тільки тут веселий галас бою —
Розгоном бур і божевіллям хвиль
Безмежжя! Зачарований тобою,
Пливу в тебе! В твій п'яний синій хміль!

РОМАНС

Пані, це вересня пізні дні,
Пані, невдовзі - жовтень:
Мов спалене на жертовнім огні,
Падає листя жовте.
Ні, не вагайтеся, поспішім:
Скоро дощі заплачуть.
Невже, нам залишиться тільки дим
Минулого і втіха плачу?
Невже самота і голодний сум,
І порожня сутінь кімнати?
Пані, вітер розвіє красу -
Немає часу чекати.
Скоріше, скоріш, поки сонце ллє
Останнє осіннє сяйво,
Хай серце устами нашими п'є
Радість. Все інше - зайве.

* * *
По яких ще дорогах шукати причинної долі?
Перекотиполем блукати в яких степах?
Вітер грає, веселий, хвилюючись по роздоллю,
Від зруйнованих міст розвіває горілий пах.

Заховала перекупка-пам'ять всі сни глибоко,
Тільки будить горілка на чорнім шляху в корчмі,
Ніби в морок душі, в її цвинтарно-мертвий спокій
Після чарки отрути влітає сонячний чміль.

І ось все забуваю, і все зникає в сутінні.
Зостає лише рівний профіль і зоряний зір,
Та ще заграв глухих за плечима Твоїми тремтіння:
Всі принади Твоєї страшної краси.

ІСТОРІЯ

Ростуть риштовання стрункі,
Формується натхненний камінь,
А неба простори лункі,
Як завше, висяться віками.

Дзижчать параболи епох
І, догорівши, догасають -
Все визначає вічний Бог,
Всьому велить, всього сягає.

Падуть імперії в огні,
Стрілець покутує свій промах
А людство тратить творчі дні
На невмолимих іподромах.

БИОГРАФИЯ

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

25.06.1938
Поэт, переаводчик
Родился в пос. Белыничи Могилевской обл. в семье школьного учителя. Учился в Могилевском пед. ин-те, окончил Литинститут (1965).
Автор кнниг стихов: Я иду, 1962; Лодка, 1964; Фортуна, 1968; Воля, 1972; Ревность, 1974; Дозорная ветка. Стихи, переводы, 1975; Похолоданье.
Член СП СССР (1964). Избирался членом правлений СП РСФСР (1985-91) и СП СССР (1986-91), исполкома Русского ПЕН-центра (с 1989). Сопредседатель Союза рос. писателей (с 1991), был членом обществ. совета “ЛГ” (1990-97), совета РИК "Милосердие" (с 1990), редколлегии "Московской охотничьей газеты" (с июля 1994), председателем экологического движения “Глаза Земли” при Сов. комитете защиты мира (с 1989). Член комиссии по Государственной премиям при Президенте РФ, председатель комиссии по Пушкинским премиям при Президенте РФ (с 1999).
Награжден орденом Дружбы народов (1984). Гос. премия СССР (1987), Золотой знак поэтического театра (Болгария), премия “Болдинская осень” (1998), Царскосельская премия (1998), Пушкинская премия РФ (1999), грамота экзарха Беларуси Филарета “Во внимание к трудам на ниве церковной, в память 2000-летия Рождества Христова” (2000), премия еженедельника. “Литературная Россия” (2001).

* * *
Когда старинный город Могилёв
Грачи отважным криком оглушали,
Смерть бабушки и первая любовь
Не пощадили мальчика — совпали…
Переплелись, как яблоня-дичок
И мокрый крест, расшатанный ветрами,
И вознесённый, вырванный ветвями
Туда, где вечность синяя течёт.
Сверкал под солнцем траурный оркестр.
Взвивался грай! И в яблоневой пене
Тонул, как мачта, потемневший крест,
А я казнил себя за неуменье
В своей печали радость утопить,
И шёл за гробом, словно шёл просить
В последний раз у бабушки прощенье
За это полутраурное пенье,
Весёлый грай и первую любовь…
Весной приеду в город Могилев,
И зашумят на круче тополя!
Зелёным дымом улочки заполнит.
И чёрная размокшая земля
О самой ранней юности напомнит.
О том, что жизнь была ко мне щедра,
В лицо и в спину ливнями хлестала,
О том, что горя, песен и добра,
Любви и хлеба чёрного хватало.

* * *
Весёлое время каникул
С весёлой водой утекло,
А утром журавль курлыкал,
И горло тревогой свело.
Покрытые инеем камни.
Природы пустые глаза.
Нелепо махал я руками,
К причалу по глине скользя.
А тут ещё ветром подуло,
И дрожью покрыло залив.
И холодно было подумать
Про этот прощальный заплыв.
Но мальчик в прозрачном тумане
Богатого золотом дня,
Не зная моих колебаний,
С восторгом смотрел на меня.
Я понял наивную душу
И, новой игрой увлечён,
Подумал, что, если я струшу,
Когда-нибудь струсит и он.
Я ласточкой прыгнул с причала -
Вода обожгла, понесла,
А ночью башка полыхала.
Стенала от боли спина.
Кричала пролётная стая,
И мальчику снилась во сне
Пловца голова золотая
На тёмной осенней воде…
***

Канавы надо было вырыть летом.
Никто не позаботился об этом.
Как луч звезды, печально соскользнувший
с тупого лба конторского чинуши,
мой лом со льда соскальзывает звонко!
Ревет, чадит машина-пятитонка.
И вот я землю мерзлую долбаю.
Работаю! Тружусь! Не унываю!
Замерзли руки — дую, согреваю.
Ногою дверь в контору открываю.
Контора — необструганные доски.
Примерзшие плевки и папироски.
Нарядчик выйдет. «Выкопал! Катора?»
Скрипит земля! Работает контора!
А ну их к черту! Я ведь не об этом.
Канавы надо было вырыть летом.
Проблема преподавания
Учитель, классный педагог,
стучал ногою деревянной
и открывал нам сто дорог
в страну истории туманной.
Столетье—в сорок пять минут.
Над миром гении блеснут.
Цари сразятся и умрут,
а остальные не успеют
и сквозь века до нас дойдут.
Сквозь возрождения и войны!
Сквозь унижения и вопли!
Гудит набат! Звенит звонок.
Ну, вот и кончился урок.
Домой уходит педагог.
Скрипит нога! А что он мог
за эти сорок пять минут?
Над миром гении блеснут.
Цари сразятся и умрут,
а остальные жить останутся,
до нас дойдут и не состарятся:
ведь на земле полно работы.
Гудят бетонные заводы.
Стучат сапожные артели.
Дымят бессонные котельни.
На стекла копоть оседает.
Пустеет класс, и в тишине
техничка тряпкой протирает
звезду вечернюю в окне.