ЗОНА 1
Неимоверным усилием воли я заставил себя целых две недели подряд не писать ничего постороннего (почти) и соорудил черновик первой главы первой части гипотетической повести в жанре «социальная фантастика» (которую автор считает утопией, хотя читатели, скорее всего, сочтут антиутопией). Поскольку на этом моя выдержка исчерпалась совсем, буду выкладывать по паре страничек – то, что уже откорректировано. Конечно, налицо тот факт, что у автора «мозги съедены» работой «по обеспечению санэпидблагополучия населения», но, как известно, «у кого что болит…»

Итак, фтизиатрам и эпидемиологам посвящаю…

ЧАЙНАЯ "СУЗДАЛЬ" НА МАРОСЕЙКЕ
Часть 1. "ЗОНА 1"
Глава 1. "ТАТИМ"

«Значит, это и есть моя жизнь», – думала Татим Линаловна, нарезая крупные неровные картофелины в закипающую воду. Она устала больше обычного, как уставала только от бесполезных разговоров и неприятных людей. И того, и другого сегодня было вдоволь.

Доклад на заседании районного совета прошел по одному из двух стандартных сценариев. Заместитель председателя – единственный, кто имел более или менее четкое представление о работе социальной службы и даже числился ее куратором – сумел задать вопросы так, чтобы свалить на Татим ответственность за ею же озвученные недостатки. На это он был мастер. Секретарь едва не просверлила докладчицу насквозь недобрым взглядом (она всегда терпеть не могла умненьких девочек, особенно таких молодых), а сам председатель все время недовольно кривил губы и один раз даже посмотрел на часы. При этом он все же выступил с заключительным словом о том, как важно создать самые благоприятные условия для вернувшихся после годичной изоляции. И что на социальную службу возложена такая высокая и ответственная миссия, что мало кто сумел бы… Истинный смысл сводился к тому, что социальные работники за то и получают зарплату, что роются в грязи, которую представляет собой среда «заклейменных» – а потому нечего пытаться переложить свою проблему на чужие плечи. Одним словом, все произошло именно так, как следовало ожидать. При втором варианте развития событий доклад об итогах работы социальной службы за год вообще пропустили бы мимо ушей.

В просторном зале заседаний районного совета, казавшимся таким неуютным из-за недоброжелательного окружения, Татим впервые увидела Амэру Рэматовича. Он поднялся из середины четвертого ряда, когда речь зашла о режимном отделе – мелкий и угрожающе-темный, в пиджаке поверх рубашки без галстука и в джинсах вместо брюк. Снисходительным тоном он принялся повторять общеизвестные истины о причинах создания Зоны 1, об уровнях заболеваемости пятьдесят лет назад и теперь и приводить весь набор аргументов, которыми режимники обычно оправдывают свои действия. Третий год Татим готовила доклад об итогах работы социальной службы и третий раз включала начальника режимного отдела в список приглашенных. Он никогда не приходил, поэтому появление хотя бы Рэматовича – который, разумеется, ни начальником, ни даже его заместителем не был – походило на шаг к примирению. Только после прозвучавших слов стало ясно, что чудо не произойдет и в этот раз. Амэра вместе с председателем районного совета посмеялся над проблемой «заклейменных» – вот и все.

В свои неполные двадцать шесть Татим еще не успела окончательно разувериться в идеалах, с которыми пришла на работу. Ореол отчужденности вокруг ее подопечных казался заблуждением, настолько глупым и досадным, что его можно разрушить несколькими верно подобранными словами. Ведь не может же быть, чтобы людей всерьез выбрасывали за борт общества лишь потому, что они по тем или иным причинам «подверглись риску заражения» (эту формулу использовали режимники в своих протоколах, и на деле она могла означать что угодно). Татим тщательно выбирала слова и поначалу думала, что причина неудачи в ней, что нужно только как следует научиться говорить и убеждать. Но время шло, ничего не менялось, и иногда – в такие дни, как сегодня – она теряла веру.

Когда Татим, уставшая и раздосадованная неудачным докладом, разнесла кипу бумаг по десятку кабинетов и вышла наконец из здания районного совета, Амэра ждал ее возле большого серебристого джипа. Видимо, выражение лица, с которым она выслушала ответную речь, дало понять, что он позволил себе лишнее даже для режимника. В черной дутой куртке с длинным мехом по краю воротника-капюшона Амэра смотрелся солиднее, чем в зале, и держался не в пример доброжелательнее. Он был не такого уж маленького роста и, оказывается, умел обезоруживающе улыбаться. Черные глаза при этом в самой глубине светились неподдельным человеческим теплом. Вот только его обаяние – обаяние тигра, потрудившегося прикинуться ласковой кошкой – подействовало на Татим скорее отталкивающе.

- Я вовсе не хотел Вас обидеть, - сказал Амэра почти заискивающе. – Вы же понимаете, что я не мог озвучить иную позицию, кроме официальной позиции службы…

- И Вы с ней не согласны? – блеснула глазами Татим.

- Согласен.

- Тогда зачем оправдываетесь?

- Я считаю, мне есть, за что просить у Вас прощения.

- Это лишнее, - холодно отозвалась Татим.

- Хотите сказать, что Вы на меня не сердитесь?

- Я с Вами не согласна, и какая разница, что за эмоции я при этом испытываю?

- Для меня есть разница.

Она недоверчиво повела бровью.

- Послушайте, - торопливо заговорил Амэра, - давайте я угощу Вас хорошим кофе. Есть одно приятное место в центре, Вы, наверно, там еще не были. Из тех мест, в которых мгновенно забываешь плохое. Я очень хочу, чтобы Вы выбросили из головы этих надутых олухов, - он кивнул на здание совета, – и улыбнулись. Мы с Вами знакомы уже больше часа, а я до сих пор не видел, как Вы улыбаетесь. А потом я отвезу Вас, куда скажете.

- У Вас еще хватает наглости со мной заигрывать?

- Я считаю, что должен Вам. За моральный ущерб.

Татим глубоко вдохнула и выпалила на одном дыхании то, что в менее категоричной форме уже высказала в зале:

- За моральный ущерб Вы должны тем, кого отправляете за стекло. Вы хоть представляете, что случается с ними потом? Вас это когда-нибудь интересовало?

Амэра не сумел удержать на лице приветливое выражение. Было видно, что внутри он весь подобрался, готовясь к обороне, а может, даже к нападению.

- Ничего страшного с ними не случается, - проговорил он нарочито безразлично, как было принято среди людей его профессии. – Через год они возвращаются к своей обычной жизни.

- Да Вы и представить себе не можете, куда и какими они возвращаются!

Она развернулась и зашагала прочь, стуча по асфальту непривычно высокими каблуками и надеясь, что Амэра не станет гнаться за ней, чтобы в подробностях изложить свое мнение. Да и что нового он мог сказать? Все те же избитые шаблоны, какими изобиловали ответы на письма, очередную пачку которых Татим сегодня раздала в приемные должностных лиц. Никому нет дела до тех, кто попал в беду, и под любым из оправданий безразличия всегда один и тот же подтекст: «Они сами виноваты». Только причем здесь вина?

Татим продолжала размышлять об этом, готовя нехитрый ужин в своей тесной кухне. Вода в кастрюле забурлила, перемешивая куски овощей, и Татим уменьшила огонь. Она подумала о том, что нужно купить продуктов и приготовить нормальной еды, что не мешало бы убрать в квартире и что у нее даже есть время, но абсолютно нет сил и желания делать что-либо для себя. На что уходила ее жизнь? На попытку внушить человеческие ценности тем, кто, по всей видимости, замечательно обходится без них? Отчего-то ей все время казалось, что где-то существует – должна существовать – другая жизнь и другие люди. Где-то компетентные специалисты ответственно подходят к принятию решений и учитывают все-все-все… Но так могло быть только в самых верхах. Или вовсе за пределами Зоны 1. Во всяком случае, не здесь, не в реальности Татим.

Случилось так, что примерно в это время ее реальность дала трещину. Если заглядывать достаточно далеко в будущее и оценивать события с высоты отдаленных последствий, трещину можно сравнить с той, что возникает в асфальте, когда через него пробивается росток. Так привычное разрушается неизбежным – неукротимой и варварской силой жизни. Но поначалу трещина была лишь трещиной – досадным, непредсказуемым и опасным нарушением целостности. По крайней мере, Татим ощутила это так, когда поняла, что за ней следят...

продолжение следует

Пожалуй, причастность к чужим жизням и была той особенностью, которая, невзирая на все «но», заставляла Татим держаться работы в социальной службе. Она больше не нервничала, когда ее окликали посреди улицы, даже если это были совсем незнакомые люди. И ей уже не приходилось собираться с духом в течение четверти часа, чтобы постучать в квартиру очередного подопечного. Ужасы работы на участке, которыми ее поначалу пугали, оказались преувеличением. Да, бывало, на Татим кричали, требовали больше никогда не появляться, захлопывали перед ней дверь, но до серьезных неприятностей ни разу не доходило. Когда ее коллега, склоняясь над столом в кофте с глубоким вырезом, говорила, что не собирается ходить по домам, чтобы с ней там случилось что-нибудь плохое, Татим не могла понять, что она вообще делает в службе. Избрать себе имидж кинозвезды и сидеть в конторе, превращаясь в безликого статистика? «Такой-то процент освобожденных после годичной изоляции устраивается на работу в течение года…» Только чья это заслуга?

По названным выше причинам тень, мелькнувшая несколько раз за спиной Татим, не сразу заставила насторожиться. Ну, ходит кто-то по той же улице, что и она – пусть ходит. Только однажды вечером, выходя за хлебом, Татим заметила фигуру, неподвижно стоящую среди деревьев в ее дворе. Конечно, и это могло иметь вполне невинное объяснение, но Татим мгновенно охватила паника. Происходящее казалось тем более угрожающим, что она ума не могла приложить, кому и зачем понадобилась – неприметный человек на неприметной должности в неприметной службе на самой периферии Зоны 1. Она впервые ощутила всю тяжесть одиночества – когда сидела одна в пустой квартире, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи. Даже звонить было некому, а тому, кому она могла бы позвонить, звонить совсем не хотелось.

Следующим вечером незнакомец заговорил. Из того, что он попытался сказать, Татим не поняла ни слова – во-первых, потому что изъяснялся он достаточно бессвязно, а во-вторых, потому что при взгляде на его лицо, Татим перепугалась до полусмерти. Вернее, при попытке взглянуть на лицо, потому что лица-то она и не увидела. Голова незнакомца спереди переходила в гипертрофированное подобие свиного рыла, и лишь спустя несколько мгновений Татим поняла, что это респиратор. Это испугало ее не меньше – инстинктивный ужас перед непонятным превратился в вырабатываемый годами страх перед угрозой заражения. Люди в защитной одежде, даже если они прилагали все усилия, чтобы уберечь других, ассоциировались с исторической хроникой – устрашающими кадрами из прошлых времен – а потому от них хотелось бежать. Бежать как можно скорее. Повинуясь порыву, Татим поспешно юркнула в подъезд, заперлась в квартире и даже сумела забыться до утра беспокойным сном.

Согласно социологическим опросам, подавляющее большинство жителей Зоны 1 при возникновении проблем обращаются за помощью к друзьям и родственникам, только потом – к коллегам, и уж в самую последнюю очередь – в соответствующие официальные структуры. Читая результаты этого опроса, Татим думала, что отличается от окружающих – то ли потому, что за работой растеряла друзей и родственников, то ли потому, что сама принадлежала к государственной службе и представляла, чего можно с ее помощью добиться. Как бы то ни было, следующим утром Татим пожаловалась своему начальнику, который тут же кому-то позвонил, а потом приказал ехать в районный отдел Управления внутренних дел и даже выделил своего водителя. Скучающий молодой человек в форме принял заявление и без особого энтузиазма пообещал во всем разобраться.

продолжение следует

- Вы обратились в районный отдел УВД с заявлением о преследовании, - отчеканил он безликим официальным тоном, предваряя гневную тираду хозяйки квартиры. – Я здесь, чтобы выяснить подробности и… – он запнулся, но все же договорил: – и защитить Вас.

У Татим сразу возник целый ряд вопросов. Во-первых, почему в такой поздний час? Во-вторых, почему с сумкой через плечо? И в-третьих (или это – во-первых?), почему он? Последний вопрос Татим озвучила, правда, немного изменив формулировку:

- Вот именно: я обратилась в УВД, а не к Вам!

- У нас есть подозрения о нарушении Режима, – лаконично пояснил Амэра, но увидев расширенные глаза Татим, поспешно добавил: - Не пугайтесь, подозреваем мы пока не Вас.

То, что он ошибочно принял за испуг, в действительности было просто удивлением. Татим не разделяла всеобщего священного ужаса перед режимным отделом, быть может, потому, что сталкивалась с ним в повседневной работе. Ведь в действительности между режимной и социальной службой существовал взаимообмен информацией и даже некоторое подобие сотрудничества. По крайней мере, так изначально планировалось гипотетическими компетентными специалистами в самых верхах, в которых Татим так хотелось верить.

- Откуда взялось «нарушение Режима»?

- А вот этими соображениями я не имею права делиться.

- В таком случае я отказываюсь принимать Вашу помощь, - твердо сказала она.

С точки зрения любого здравомыслящего человека, спорить с режимником было сущим безумием, но Татим охватило чувство собственной правоты. Она принципиально решила не уступать Амэре, пусть он трижды защищает кого-то там от какой-то там угрозы. Сам виноват. Не нужно было в день знакомства приглашать ее на кофе.

- Вот и зря, Татим, - на удивление спокойно отозвался он. – Во-первых, это незаконно, а во-вторых, глупо. Потому что молодцы из УВД займутся Вами тогда, когда дело покажется интересным им. То есть тогда, когда будет очевиден состав преступления. А пока оно интересно мне, и Вам это только на пользу. У Вас есть конкретные причины протестовать против моей кандидатуры на роль того, кто вернет Вашу жизнь в привычное русло?

Ни Татим, ни сам Амэра тогда и представить не могли, в сколь необычное русло в действительности заведет их жизни его упорство. Какими неожиданными тропами отправятся гулять их судьбы по саду мира – каждая отдельно, но в то же время, связанные незримой нитью. Впервые за весь разговор Татим смутилась. Говорить бестактности было неприятно, даже в ответ на другие бестактности. Но она твердо решила оставаться непреклонной и правдивой.

- Я подозреваю, что Вы используете ситуацию, чтобы навязать мне свое общество.

Амэра отвел взгляд и выдержал паузу, как бы взвешивая ее слова, а потом ответил:

- Пожалуй, Вы правы. Да, так и есть. Но это только одна сторона медали. Вторая заключается в том, что Вы, возможно, в опасности, а я, возможно, на пороге открытия, с которого моя карьера взлетит вверх, как с трамплина. Но что можно сказать наверняка, так это то, что на Вашу ситуацию – равно как и на мою – всем глубоко наплевать, и кроме нас самих, о нас не позаботится никто.

- Уходите, - сказала Татим. – Я завтра заберу заявление.

- Можете делать со своим заявлением что угодно. Я не уйду.

Она захлопнула дверь, с громким щелчком повернула замок на два оборота, несколько секунд подождала повторного звонка или стука и пошла на кухню.

Удивительное место – кухня. Из всех локальных пространств, образующих в совокупности квартиру Татим, именно в этом она, сама того не ожидая, обнаруживала себя чаще всего. Быть может, компактность, если не сказать теснота помещения создавали ощущение уюта. А может, корни привычки коротать время именно на кухне уходили в глубокую древность, когда люди ютились возле огня, видя в нем спасение от холода, темноты и одиночества. Пусть даже роль первобытного костра исполняла газовая горелка под чайником.

Через пятнадцать минут, так и не сумев ничем занять ни тело, ни мысли, Татим вышла в коридор и рывком открыла входную дверь. Амэра Рэматович сидела на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, и с видом человека, который решает сложнейшую логическую задачу, что-то черкал в блокноте.

- Вы с ума сошли, – сказала Татим скорее с усталостью, чем с удивлением. – Немедленно идите домой.

- Можно, я буду выполнять распоряжения начальства, а не Ваши? – не поднимая головы, отозвался Амэра.

- Да кому нужно, чтобы Вы были здесь?!

- Быть может, всему населению Зоны 1. А может, никому. Но мы не узнаем этого, если не выяснил все до конца, – он наконец оторвался от блокнота. – Быть может, это выстрел в воздух, а может – в самое яблочко. Семьдесят процентов рабочего времени следователей режимного отдела проходит впустую и не дает результатов. Но ведь есть еще тридцать процентов, и никто не знает в самом начале, которые из ста попадут в эти тридцать. Приходится идти на риск и порой расходовать себя впустую. Разве в вашей работе такого не случается? И потом, – он неожиданно сменил тему, – как Вы представляли себе защиту, о которой просили? Машину УВД под окнами? Уверен, у этих ребят терпения меньше, чем у Вашего поклонника. Он дождался бы, пока они убедятся, что ничего не происходит, а когда что-то начало бы происходить, их бы уже и след простыл. А я вполне сойду за Вашего приятеля, которого жена выгнала из дома и которого не стоит всерьез опасаться. Как считаете, я достаточно невзрачен? – он усмехнулся, но тут же снова стал серьезным: – Мне нужно, чтобы Вы рассказали мне все, что знаете, Татим. Более того, мне нужно увидеть своими глазами все, что Вас окружает. Все и всех. Быть может, я замечу что-то, что пропустили Вы. И быть может, окажется, что ключ к этой тайне…

- Встаньте оттуда и зайдите в квартиру, - не выдержала Татим.

Амэра мгновенно прервал тираду, захлопнул блокнот, подхватил сумку и вошел.

продолжение следует

Книгу с яркой картинкой на твердой глянцевой обложке, которую она читала в те дни, Татим запомнила навсегда. Вернее, запомнила в основном именно обложку да общее настроение романа. Это была сентиментальная сказка для взрослых с утрированно положительными главными героями и предсказуемым сюжетом, сдобренная эротическими сценами в количестве, близком к раздражающему. Татим почему-то очень нравилось ее читать. Или это уже после память добавила красок и выразительности заурядной беллетристике, вплела живые воспоминания в выдуманный сюжет? Если бы Татим довелось год спустя взять в руки ту же самую книгу, она бы, наверно, расплакалась. Но роман больше никогда не попадался ей на глаза, она и названия точно не могла вспомнить.

- Вы обычно едите в кафе? - спросил через дверь Амэра после того, как некоторое время безрезультатно погремел на кухне посудой и дверцей холодильника.

- Нет, - коротко ответила Татим.

- Вы вообще обычно едите?

- Конечно.

- Я закажу ужин на дом. Вы не против?

- За Ваши деньги.

- Разумеется.

В сложившихся обстоятельствах Татим пришлось выйти к ужину, который заставил ее постыдиться своих картофельных супчиков. Она даже задумываться не хотела, во сколько обошлась одна только молниеносная доставка из центра (ближе не было ни одного заведения, где могли так готовить), не говоря уже о стоимости самих блюд. «Ничего, режимная служба не обеднеет», - утешила себя Татим. Она вдумчиво анализировала вкус соуса, в котором была утоплена поразительной нежности стручковая фасоль, пытаясь угадать состав, но ее кулинарных познаний явно не хватало. На выбранный Амэрой салат (для нее он заказал другой – более привычный) Татим косилась с опаской, угадывая в очертаниях тонких кусочков явно сырые шампиньоны и явно сырое мясо. А еще Амэра пил вино, наливая его из пузатой бутылки матового зеленого стекла в чашку, потому что в квартире не нашлось фужера. Белое вино не вязалось с его обликом, как и серебристая, мерцающая на солнце машина. При взгляде на него казалось, что в мире нет и не может быть других цветов, кроме черного. Ну, может еще темно-коричневого и темно-темно-синего.

От вина Татим отказалась, но «говорить» ей пришлось. Из всего рассказа Амэру больше всего заинтересовал респиратор. Он пытался добиться подробностей о модели, материале, чуть ли не заводе и годе выпуска, но Татим мало чем могла ему помочь. Социальные работники не относились к группе риска, и о возможности заражения знали не больше рядовых жителей Зоны 1. И уж конечно не разбирались в средствах индивидуальной защиты, которыми пользовались только режимники и ученые.

- Если бы удалось установить марку респиратора, - не унимался Амэра, - можно было бы проверить склады и найти недостачу. А если узнать, где именно Ваш преследователь его взял, это может стать хорошей зацепкой!

Это был совсем новый – уже пятый по счету – Амэра Рэматович на памяти Татим. Мелочно-циничный в зале районного совета, снисходительно-покровительственный возле своего автомобиля, напористо-деловой снаружи ее двери и настороженно-тактичный внутри, теперь он был охвачен искренним и заразительным азартом. Татим уже корила себя за то, что не разглядела лучше этот проклятый респиратор. Ей захотелось отыскать разгадку – не ради собственной безопасности, а ради процесса поиска. Но фактов было досадно мало, и построить на них хоть сколько-нибудь убедительную гипотезу не представлялось возможным. Так ни до чего и не додумавшись, Татим и Амэра разошлись спать – каждый в свою комнату.

Татим всю ночь снилось, что она взламывает бронированные двери складов с респираторами.

продолжение следует

Бэрусо Кэрович, старший следователь районного режимного отдела, только неодобрительно качал головой, пока Амэра с вдохновением пытался убедить его, что загадочная фигура возле дома Татим Линаловны может навести на серьезный след. За годы работы Амэра заслужил право изредка безнаказанно чудить, по крайней мере, в кругу тех, кому доверял. Он обладал интуицией – качеством, незаменимым в его профессии, хотя руководство предпочитало считать его успехи результатом строгого логического мышления. Если бы только человеческие поступки описывались законами логики! Закономерности Амэра почти всегда выводил после. Когда наступало озарение, он просто чуял нутром, что догадка верна. Он понимал это и только потом выстраивал обоснования, чтобы проверить то, в чем и без того был уверен. Татим не так уж далека ушла от истины, уловив в нем что-то звериное. Амэра и был зверем, идущим по следу, и лишь настигнув жертву, он обретал человеческое обличье, чтобы составить сухой и логичный отчет.

Ночь размышлений не принесла и намека на отгадку. Скромная жизнь Татим казалась неподходящей мишенью для атаки со стороны тех, чье участие подозревал Амэра. Хотя, что он в действительности знал об их планах? Об их активности можно было судить лишь по косвенным признакам, и кое-кто в отделе считал, что Рэтматович – да и Кэрович, идущий у него на поводу – гоняются за привидениями. На вкус и запах ситуация Татим походила на все остальные события из одного ряда. Но фактов было мало, критически мало. Выжать больше из бедной девушки и ее образа жизни за один вечер не представлялось возможным, и оставалось одно – ждать и быть наготове.

К тому моменту, как Татим проснулась и вышла на кухню, Амэра успел сварить кофе и приготовить завтрак. Вчерашние события казались Татим сном ровно до тех пор, пока она собственными глазами не увидела следователя режимного отдела, намазывающего для нее бутерброд.

- Доброе утро, - приветливо улыбнулся Амэра. – Тебе к которому часу на работу?

- А Вам на работу не надо? – хмуро отозвалась Татим.

- Я уже там, - он продолжал улыбаться.

Она постаралась ответить как можно спокойнее:

- Я сегодня не иду в контору, работаю на участке – так что, в общем-то, все равно.

- Я пойду с тобой, - сказал Амэра.

Татим открыла было рот, но, вовремя спохватившись, пропустила все доводы разума и выражения эмоций. В результате она сказала только:

- Это невозможно!

- Но мы же хотим узнать, что за ухажер стоит вечерами под твоим подъездом? А поскольку ни у тебя, ни у меня нет никого на примете, остается один путь – я должен заглянуть в твою жизнь. Увидеть людей, с которым ты общаешься, места, в которых бываешь, дела, которым уделяешь время…

- Только оставьте мне возможность делать мою работу, - перебила Татим.

- Я не собираюсь тебе мешать.

- И как Вы себе это представляете? – она наконец взорвалась. – Как я потащу режимника в дома к людям, чьи жизни разрушила режимная служба!? Да моя основная обязанность состоит в том, чтобы сгладить последствия Вашей работы! Они все до одного ненавидят вас и никогда не простят того, что с ними сделали! Да, многие ненавидят молча, но только из страха и бессилия! А человек, к которому я иду сегодня, просто переломает Вам ребра, когда узнает, кто Вы! Я не могу впустить Вас на их территорию! Это предательство! Я должна оберегать их от вас!

- Своеобразное понимание задачи социальной службы, - заметил Амэра со снисходительной улыбкой и тщательно скрываемой тревогой в глазах. – Я думал, между нашими организациями существует преемственность, а не антагонизм.

- Какая может быть преемственность, если мы расходимся в базовых принципах? Мы пытаемся восстановить права человека, а вы их нарушаете!

- Мы требуем соблюдения закон, - Амэра все еще пытался сохранить тон шутливой болтовни, но это удавалось все хуже и хуже. – А закон сам по себе призван защищать права человека. Ты наслушалась слезливых историй своих клиентов – на это они мастера – но если заглянуть в их личные дела, окажется, что не такие уж они невинные жертвы. Ни один человек в Зоне 1 не может подвергнуться риску заражения, если не пойдет на это сознательно. Или если не нарушит закон. Чем мы ущемляем права человека – тем, что направляем в изоляцию тех, кто потенциально может заразить других? Мы никому не ломаем жизни! Мы делаем то, что должны!

- Как Вы сообщаете человеку о том, что ему предстоит изоляция? Какими словами?

Вопрос показался настолько неожиданным, что Амэра сразу не нашел, что ответить. Татим горько усмехнулась:

- Вы же даже не задумывались об этом! Вы считаете, что это не имеет значения!

- Правда, я не понимаю, какое это имеет значение, - уступил он.

- После того, как Ваши коллеги в защитной одежде заламывают человеку руки за спину с криками о «подозрении в нарушении Режима», это и вправду значения не имеет.

Она явно считала последнюю реплику исчерпывающей, но Амэра все же возразил:

- Далеко не всегда это происходит так.

- Я знаю, как это происходит! И я видела личные дела своих подопечных! Я прекрасно знаю, при каких обстоятельствах они подвергались риску заражения, что об этом написано в официальных бумагах и что говорят они сами! И мне хватает ума, опираясь на то и другое, восстановить истину! Я не ставлю под сомнение целесообразность «Положений о Зоне 1», но за Режимом мы совсем забыли о людях. Вы забыли, Амэра!

- А ради кого, по-твоему, Режим?

- Не передергивайте! Вы прекрасно поняли, о чем я говорю! И я что-то не помню: когда это мы с Вами перешли на «ты»?

- Завтрак остывает, - сказал Амэра.

После этой простой бытовой фразы силы внезапно покинули Татим. Она ощутила беспомощность, непонимание, одиночество – все то, что так легко заставляет человека сдаться, даже когда он твердо знает, что правда на его стороне.

- Я не могу взять Вас с собой, - сказал она, уткнувшись в тарелку.

Амэра примирительно улыбнулся:

- Ну, не обязательно же говорить, кто я. Скажем им, что я стажер… ну ладно, супервизор какой-нибудь. У меня же не написано на лбу, что я из режимного.

- Супервизор с кобурой, - недовольно проговорила Татим.

- Я надену пиджак.

продолжение следует

Амэра примирительно улыбнулся:

- Ну, не обязательно же говорить, кто я. Скажем им, что я стажер… ну ладно, супервизор какой-нибудь. У меня же не написано на лбу, что я из режимного.

- Супервизор с кобурой, - недовольно проговорила Татим.

- Я надену пиджак.

Вместо пиджака Амэра накинул поверх футболки фланелевую рубаху, а уже сверху – куртку. Она была проще, чем та, в которой он приходил на заседание районного совета, и теперь они с Татим смотрелись вместе довольно органично.

- Вы всегда носите с собой оружие? – спросила девушка, шагая привычной дорогой рядом с самым неожиданным провожатым из возможных. – Или это потому, что Вы на работе?

- Люди моей профессии на работе практически всегда. У вас разве не так?

«Вы» могло относиться как к социальным работникам вообще, так и к Татим лично. С того момента, как она сделала замечание по поводу обращения на «ты», Амэра вообще перестал обращаться непосредственно к ней. Ей стало интересно, как долго ему удастся так общаться.

- Я слышала много споров о том, что режимники носят в кобуре, - Татим осмелилась настоять на скользкой теме. – Официально неоднократно заявлялось, что это парализаторы, но ходили слухи, что ваши убивали людей при задержании. Как на самом деле?

- По-разному, - коротко отозвался Амэра.

- То есть, иногда – парализаторы, иногда – настоящие пистолеты? – не унималась Татим. – От чего это зависит? От задания?

- От человека.

Она вопросительно на него посмотрела.

- Вам известно такое понятие как Наивысший уровень социального доверия? – нехотя заговорил он.

- Я слышала только о «социальном недоверии».

Он улыбнулся, немного напряженно:

- Ясно, с таким контингентом работаете… Наивысший уровень социального доверия присваивается… да попробуй понять, кому его присваивают! Всяким высоким чинам и отдельно взятым выскочкам за особые заслуги. А к Наивысшему уровню социального доверия прилагается, как ты выразилась, «настоящая» пушка с «настоящими» пулями.

Видимо, Амэра так и не определился, стоит ли принимать во внимание ее замечание , и теперь говорил «ты» и «Вы» через раз.

- То есть доверие нашего общества проявляется в том, что оно предоставляет кому-то право убивать?

- Не право, а возможность, - поправил ее собеседник непонятным тоном. – Права убивать оно не дает никому. Между прочим, парализатор – не такая уж невинная штука. Процентах в пяти наблюдаются остаточные изменения – параличи, поражения центральной нервной системы. А в этом, как ты можешь догадаться, тоже мало приятного.

- Мы пришли, - сказала Татим.

Человек, регулярные визиты к которому входили в ее служебные обязанности , жил в двухэтажном особняке с крышей из натуральной черепицы, скрытом в саду за воротами, украшенными художественной ковкой. Только когда Татим, войдя во двор, свернула за угол здания и направилась к черному ходу, все встало на свои места. Амэра удивился бы несказанно, если бы хоть один подопечный социальной службы владел такими хоромами.

Дверь открыл высокий крепкий мужчина средних лет с крупными чертами лица и хмурым выражением на нем. Он был одет в джинсы и клетчатую рубаху, выцветшую и застиранную. Закатанные выше локтя рукава открывали татуировку на левом предплечье – она выразительно дополняла клеймо на тыле кисти, свидетельствовавшее, что его носитель находился во временной изоляции в связи с риском заражения. При виде Татим суровое лицо на мгновение озарилось светом и подобие улыбки тронуло неправильной формы рот, но в следующую секунду человек перевел тяжелый взгляд на Амэру и нахмурился больше прежнего.

- Доброе утро, Арука, - поспешила поздороваться Татим. – Это Амэра Рэматович, мой коллега. У нас используется система перекрестного контроля, я Вам когда-то говорила. Амэра Рэматович будет следить за моей работой и оценивать ее.

Человек по имени Арука нехотя кивнул и жестом пригласил посетителей войти. Дверь вела в прихожую, откуда можно было пройти в кухню и в комнаты прислуги. Помещения, которыми пользовались хозяева, находились дальше.

- Арука, кого это ты впустил в дом? – прокричала женщина из глубины здания.

- Это Татим Линаловна из социальной службы, госпожа, - отозвался Арука.

У него был низкий глубокий голос, и он, казалось, мог докричаться до соседней улицы, не прилагая особых усилий. Он помог Татим снять плащ, чуть помедлил, но все же забрал куртку и у Амэры. Между двумя мужчинами с первого взгляда установился особый вид взаимопонимания – они сразу же не понравились друг другу, и оба не постеснялись это показать, причем настолько тонко, что ей не в чем было бы их упрекнуть. Арука относился к типажу, который вызывал подозрения о причастности к криминальному миру одним своим видом, и Амэра, повстречав такого типа на улице, предпочел бы задержать – так, на всякий случай. Арука же, в свою очередь, ясно видел, что с новоявленным супервизором не все ладно. Ну, не работают такие люди в социальной службе – где угодно, но не там.

Ближайшие полчаса все трое сидели на кухне, пили чай с домашним печеньем и говорили о том, как Аруке живется и работается в доме его хозяев. Вернее, говорила преимущественно Татим – ее подопечный только односложно отвечал на ее вопросы. Впрочем, сразу было видно, что его сдержанность продиктована вовсе не неприязнью к собеседнику, а выработанной годами привычкой по большей части хранить молчание. Амэра просидел за столом недолго. Очень скоро он поднялся со стула и встал у окна так, чтобы оказаться за плечом у Аруки и лицом к Татим. Постоянный обитатель кухни явно нервничал из-за того, что подозрительный супервизор вышел из его поля зрения, но выказывал это только краткими взглядами, которые бросал через плечо. Татим успешно делала вид, будто ничего не замечает.

Теперь настала очередь Амэры изумляться тому, насколько другой может быть эта девушка. Он не заметил различий между ее поведением на трибуне и дома, возможно, потому, что в его присутствии она чувствовала себя одинаково неуютно. В ее манере держаться полная уверенность в собственной правоте сочеталась с такой же уверенностью в том, что ее позицию не разделят. Она вела идеологическую войну даже в те моменты, когда с ней никто не спорил, и Амэра счел это одной из основных черт ее характера. Но в доме, хозяева которого приютили Аруку, Татим переменилась. И доброжелательность, терпимость, готовность выслушать и принять любой ответ были далеко не главным отличием. Они проистекали из несомненного ощущения собственного превосходства и полного контроля над ситуацией. Татим говорила с огромным грозным Арукой с позиции силы, и подопечный, несомненно, признавал ее право на это.

После довольно продолжительной беседы, включавшей в себя дискуссию о тонкостях ландшафтного дизайна – Арука одновременно выполнял функции дворецкого, охранника и садовника – Татим направилась к хозяйке дома и заговорила с ней все тем же вежливым и доброжелательным тоном человека, которому нельзя перечить. Амэра поприсутствовал только при начале разговора, быстро заскучал и вышел в сад, предоставив ей самой выяснять условия работы и оплаты труда своего подопечного. Арука проводил супервизора-самозванца взглядом, полным открытой неприязни. Амэра улыбнулся в ответ.

- Значит, это и есть твоя работа? – не без издевки прокомментировал он, когда Татим наконец вышла из дома.

- Да, - коротко ответила девушка и направилась к воротам.

Он швырнул на дорожку недокуренную сигарету и двинулся следом.

- Только я что-то так и не понял, в чем ее смысл.

- В том, чтобы Арука чувствовал себя человеком, - отрезала она.

Амэра хмыкнул, но промолчал.

продолжение следует

Конечно, Амэра не выказал и намека на подобные мысли, усердно поддерживая им же самим начатую игру. Он даже позволил себе задать несколько вопросов тем, кому они наносили визиты, и вопросы вышли вполне естественными и уместными. К концу обхода даже сама Татим готова была поверить в то, что они коллеги и делают одно и то же дело. Ее день постепенно становился все более похожим на другие дни и впоследствии мог бы вовсе утонуть в их череде, слиться с привычным и обыденным ходом жизни, если бы исполнение служебных обязанностей не было прервано обедом, на который Амэра повез ее в небольшой ресторан в центре.

Это было не самое любимое его место, с ним не связывалось ни одного по-настоящему значимого воспоминания, но быть может, именно потому он в последнее время здесь бывал чаще всего. Приятная атмосфера, хорошая кухня и никаких призраков прошлого. Никаких сомнений и посторонних мыслей. Татим сразу понравился небольшой зал с приглушенным освещением, дубовыми столами и коваными стульями, хотя она сама скорее выбрала бы какое-нибудь кафе с большими окнами и пластиковой мебелью, одинаковой во всех заведениях такого типа. Впрочем, этот уютный полуподвальчик тоже был весьма типичным, с той лишь разницей, что ощущение эксклюзивности входило в типичную атмосферу – в любом из десятка похожих, словно близнецы, мест посетитель должен чувствовать себя как в единственном на свете.

То, что за время пребывания в ресторане ее спутнику удалось ни разу не зацепить ни одного спорного вопроса, Татим оценила по достоинству. Она отдавала себе отчет в том, что следователь режимного отдела целенаправленно убаюкивает ее бдительность, погружая в череду приятных моментов, но постепенно смирялась с этим. Как и с тем, что его действия едва ли могли иметь отношение к выявлению нарушения Режима и угрозы заражения, если только сама Татим не была главной подозреваемой. Эта мысль единственный раз кольнула сознание девушки, но была смыта без следа очередным глотком по-настоящему хорошего кофе, какой она пила всего несколько раз в жизни.

Вторая половина дня у обоих прошла за грудами бумаг. Хозяйка квартиры строчила свои необъятные отчеты с сомнительной, на ее собственный взгляд, информативностью, а незваный гость перелистывал одно за другим досье ее подопечных, за которыми не поленился съездить в контору социальной службы. Увесистые папки он разложил на кухне, куда спрятался от Татим, возможно, для того, чтобы она не видела озабоченного и временами даже злого выражения на его лице. Он исчеркал уже несколько страниц своего блокнота разными вариантами схемы, состоящей из одних и тех же элементов, но так и не придумал вразумительной версии. Теперь он методично перебирал дела освобожденных после временной изоляции, выписывая основные параметры, словно надеялся вывести закономерность из случайного течения их судеб. Убедился, что был прав относительно Аруки – этого человека действительно подозревали в незаконной деятельности, только так ничего не смогли доказать. Это был единственный вывод, который можно было сделать.

Когда Амэра закрыл последнюю папку, был уже глубокий вечер. Татим забросила мучения с отчетом (кое-какую мелочевку она оставила на завтра) и устроилась с ногами на диване в гостиной читать книгу в небольшой круге света от настольной лампы. Прятаться в своей комнате ей не захотелось. Она слышала, как в коридоре Амэра звонил кому-то по телефону и называл в разговоре некоторые имена ее подопечных. Она насторожилась, но рассудила, что все равно ничего не может с этим поделать, и снова углубилась в книгу.

Вскоре Амэра появился на пороге, злой и тихий, и попросил разрешения побыть здесь, если он, конечно, не помешает.

- Мне нужно место, - было странно слышать, как он оправдывается. – И… ты могла бы включить музыку… пожалуйста?

Под протяжные композиции ее любимого альбома, в полумраке гостиной Амэра начал двигаться, медленно и осторожно вливая свое тело то в одну, то в другую точку пространства. Его движения могли бы быть боевыми приемами, даже, пожалуй, именно ими и были, вот только характер этих движений не допускал самой идеи агрессии и насилия. Не отрываясь от книги, она боковым зрением видела, как мягко ступают босые ногами по ковру, как руки описывают в воздухе плавные траектории. Она смогла уловить даже выражение лица – одновременно отрешенное и сосредоточенное. После довольно продолжительного выполнения упражнений Амэра сел на пол, на вид очень неудобно переплетя ноги, и принялся методично выкручивать себе кисти рук во всех возможных и нескольких невозможных направлениях.

- Вы таким образом помогаете себе думать? – зачем-то спросила Татим.

Собственный голос показался ей неуместным в почти совершенном мире музыки и молчания, и она тут же пожалела о вопросе.

- Как раз наоборот, - с неожиданной готовностью отозвался Амэра. – Пытаюсь временно перестать думать. Только не получается.

- Это я Вам мешаю?

- Я сам себе мешаю, - проговорил он с плохо скрываемой досадой. – У Вас когда-нибудь возникает ощущение, будто Вы абсолютно неправильно делаете свою работу?

- Нет, - не задумываясь, ответила Татим.

- Хорошо Вам.

- Я думала, и у Вас такого быть не может.

Он устало усмехнулся:

- Может, и с завидной регулярностью. Правда, конечный результат до сих пор опровергал эту версию.

- Значит, и теперь так будет, - просто сказала она.

- Ты же считаешь, что я дурью маюсь.

- Мало ли что я считаю…

Он улыбнулся. В улыбке была странная смесь недоверия и благодарности.

- Вы отважный человек, Татим.

Она подняла от книги удивленное лицо.

- Почему?

- Потому что заглядываете людям в души и при этом от них не отворачиваетесь.

Она пожала плечами:

- Для этого мужество не нужно. Понимать людей просто, главное – захотеть. Каждый прав, по-своему.

- Даже я?

- Конечно.

- Тогда почему Вы со мной все время спорите?

Татим набрала в легкие воздух, словно собиралась прочитать очередную речь с трибуны.

- Я не с Вами спорю. Я протестую против определенных принципов, по которым работает режимная служба. Даже не против основ ее деятельности. Конечно, у Вас есть основания делать именно то, что Вы делаете, поступать так, как поступаете, и исповедовать те идеалы, которые считаете нужным. Но учитывая характер Вашей работы, Вы просто обязаны осознавать всю ответственность. Ваши принципы, Ваша мораль – уже не Ваше личное дело. Вам дана власть над другими людьми – и это все меняет.

- У меня давний спор с одним человеком, - сказал Амэра. – Рассудите нас.

Татим не сразу решила что ответить – такого поворота событий она не ждала.

- Я же не услышу его версию, - озвучила она свои сомнения.

- Раскритикуй мою, - предложил он, в очередной раз срываясь на «ты».

- Вы уверены, что Вам это нужно? Что Вас действительно интересует мое мнение?

- В данную минуту мне может быть полезно любое мнение о моих принципах.

Татим некоторое время смотрела на него, потом захлопнула книгу.

- Говорите.

Он вздохнул, отвел глаза и помедлил.

- Честно говоря, я не знаю, с чего начать…

- Для начала сядьте сюда, - она подобрала ноги ближе к себе и указала ему на другой край дивана.

продолжение следует

- Мне всегда везло с людьми. Я говорю о близких людях, о тех, на кого можно расчитывать в любой ситуации, понимаете? Я считал, что судьба делает мне невероятные подарки, и никогда не понимал, чем заслужил такое счастье. Потому что, пожалуй, именно в этом и счастье – знать, что тебе есть на кого положиться. Эти люди позволяли мне все. Представить не могу, чего это им стоило. Я тяжелый человек, Татим. Иногда я готов разрушить даже то, что очень дорого, ради… Трудно объяснить, ради чего. Просто я знаю, что существуют вещи выше человеческого счастья, хоть и не могу их назвать. Но это все не о том. Я говорю это, чтобы Вы могли представить, каким я видел мир, когда произошло то, что произошло. Я знал абсолютно точно, что рядом со мной есть люди, которые останутся рядом всегда. Что бы ни случилось и что бы я ни сделал. И вот однажды я поступил с человеком, который мне безгранично доверял, так, что он посчитал это предательством.

Он выдержал паузу. Татим молча ждала, пока он заговорит снова.

- Я считал его очень близким человеком. У меня ни на секунду не возникло сомнения в том, что он все поймет. Я и подумать не мог, что мы настолько по-разному смотрим на одни и те же вещи. Более того, я не сомневался, что он сам поступил бы точно так же. Во-первых, потому, что я вообразил, будто знаю его. А во-вторых, потому, что по-другому и нельзя было поступить. До сих пор не понимаю, чего он от меня хотел. Получается, все наши разговоры и обсуждения оказались пустым звуком. Он так и не смог меня простить. Уже столько лет прошло. И я до сих пор не признаю того другого пути, на который он меня толкал. Я не понимаю, как можно было поступить иначе. Не понимаю…

- Что Вы сделали? – спросила Татим.

Он вздохнул – устало и безнадежно:

- Отправил его за стекло.

Едва ли стоило ожидать, что в жизни такого человека, как Амэра Рэматович, отыщется драма другого рода. Едва ли спор на какую-либо иную тему и непонимание в любом вопросе, кроме вопроса о справедливости Режима, могли так глубоко засесть в его душе. Но Татим менее всего ожидала именно этого. Едва он произнес эти слова, она вздрогнула. След внимательного и сочувственного выражения еще остался на ее лице, но черты окаменели.

- Такое трудно простить, - проговорила она бесцветным голосом.

Нить взаимопонимания, протянувшаяся было между ними, лопнула, словно струна, в одно мгновение. Казалось, в наступившей тишине можно было слышать ее последний тоскливый звон.

- Простить? – зло и глухо повторил Амэра. – Простить сотруднику режимной службы прямое выполнение его обязанностей? Может, человеку со стороны это и кажется ужасным, но каждый из нас понимает, что идет на риск, выбирая профессию. Должен понимать! Я могу оправдать Вас, обывателей с улицы, целый свет, но не того, с кем изо дня в день делал одно и то же дело! Любой из нас может в любую минуту оказаться в такой ситуации. Я отдаю себе в этом отчет, и мне бы в голову не пришло кого-то обвинять. И я не понимаю, что за трагедия – год изоляции? Конечно, особый режим, профилактическое лечение, постоянные обследования…

- И клеймо на всю жизнь, - перебила Татим.

- Ну и что! Зато спокойная совесть и твердое знание, что ты ни для кого не представляешь угрозы.

- Вы не жили этой жизнью, - она попыталась говорить мягче. – Посмотрите на Аруку…

- Твой Арука – преступник! О каком спокойствии совести может идти речь!

Татим выдержала долгую тяжелую паузу.

- Почему Вы так говорите? Вы знаете о нем что-то, чего не знаю я?

- Да ничего я не знаю! – Амэра отвел взгляд и некоторое время молча смотрел в сторону. Его лицо выражало досаду.

- Вы до сих пор уверены, что поступили правильно? – спросила наконец Татим.

- Разумеется.

- Вы действовали по закону?

- Да!

- И второй раз Вы сделаете то же самое?

- Я очень надеюсь, что второго раза не будет. Но да, я сделал бы это еще раз!

- Так в чем же дело?

- В том, что я никого не предавал, - в его голосе теперь звучали усталость и бессилие. – Мы же не на войне. Мы же все хотим одного и того же. Почему мы не может спокойно делать то, до чего однажды договорились? Почему кто-то всегда должен быть негодяем, а кто-то жертвой, как в дешевом кино?

- Ваша служба использует непопулярные меры.

- Они были необходимы! И необходимы до сих пор, раз умники из ЦРК не сочли нужным ничего менять.

- Это не делает их более популярными. А непопулярность, в свою очередь, не делает неправильными. Вы же работаете не ради одобрения, правда?

- Я работаю ради людей.

- Ради их благодарности?

- Ради их здоровья!

- Тогда не ждите благодарности.

На диване в тусклом свете от настольной лампы сидела та самая девушка, которая диктовала свои условия в доме Аруки. Уверенная в себе и готовая обсудить любую спорную ситуацию с позиции здравого смысла. Кроме ситуации, в которой кто-то кого-то «отправил за стекло».

- Ты же сама не веришь с то, что говоришь, - с горькой улыбкой произнес Амэра.

Она кивнула:

- Не верю.

Он вздохнул и неожиданно взял ее за руку.

- Знаешь, Татим, это наверно правильно, что ты меня не понимаешь. Наверно, тебе и не нужно смотреть на мир моими глазами. Тогда бы ты просто не смогла заботиться обо всех этих идиотах, преступниках и неудачниках, которые в нашем прекрасно защищенном мире умудряются надышаться дрянью, способной убить их в течение пары лет. Я восхищаюсь тобой, я уже говорил об этом. Мало кто способен…

- Амэра, довольно! – она беспокойно пошевелила пальцами в его руке. – Если сейчас окажется, что Вы просто разыграли спектакль, чтобы добиться моего расположения, я потеряю всякое уважение и доверие к Вам.

- То есть, мне уже есть, что терять?

Татим смотрела на него со смесью обиды и разочарования в глазах.

- Вы самым бесчестным образом злоупотребляете ситуацией. Я сразу сказала Вам об этом. Меня это абсолютно не устраивает, и… И я просто не понимаю, зачем я Вам!

- А зачем вообще люди друг другу?

- Чтобы помогать в беде.

- Это ответ на вопрос, зачем Вам я, - Амэра попытался улыбнуться, но ледяной взгляд собеседницы быстро согнал улыбку с его лица. – Не переживай, все это скоро закончится, - он по-прежнему не разжимал пальцев. – Я вычислю того падонка, который пытается испортить тебе жизнь, и все пойдет по-старому. Да, я знаю, что сейчас в твоих глазах я сам подонок, который портит тебе жизнь. Это участь режимника, Татим. Так во всем нашем мире – никто уже не помнит, из-за чего весь сыр-бор, но все видят страшных людей с оружием и неограниченными правами. И боятся нас, потому что не знают, чего стоит по-настоящему бояться. Значит, не так уж плохо мы работаем...

Он снова улыбнулся, но теперь уже своим мыслям. Потому отпустил руку Татим, встал и пошел к двери. На пороге он обернулся и спросил:

- Принести тебе чай?

- Я пойду спать, - холодно ответила она и тоже поднялась на ноги.

Амэра вышел на кухню, сел за стол и уставился в свой блокнот.

продолжение следует

УСТАВШИЙ АНГЕЛ

Присыпаны пылью следы мировых революций.
Их мир не спасет ни любовь, ни порядок, ни свет.
Я стерт из сердец. Даже имя небесное – Люций –
Подшито в архивы под кличкой партийной «Рахмет».

Я сам с каждым днем становлюсь невесомей и строже,
Мой взгляд – холодней, незаметней – касание крыл.
Как чувствовать розу ветров человеческой кожей,
И помнить – но все-таки помнить – что ангелом был?

В минуты прозренья ныряю, срывая одежды,
В божественный свет, что сочится из узких щелей.
Не Я ли один ослеплен кратким бликом надежды?
Скажи, что хоть Ты тоже видишь его, Михаэль!

Они-то не ждут от Небес ни спасенья, ни блага,
Считают доллАры – гроши своих мелких сердец.
И, режа глаза, проступает хрустальная влага
Под сводом ресниц. Я бессилье признал наконец.

Рассыплется прахом христово «люблю и приемлю»,
Не выдержит тело последний – под печень – укол.
Увы, Михаэль, Я до слез полюбил эту землю!
Я грешен. Ты можешь внести это в свой протокол.

Не думай, что Я ожидаю похвал и награды,
Торгуюсь с Архангелом, ставлю условья судьбе...
Я просто хочу и Тебя отравить этим ядом –
Любовью к живому и – да! – к человеку в себе.

Прекрасна земля. Пусть хоть Мы здесь счастливыми будем,
Всем сердцем любя человеческий мир без прикрас.
Давай станем жить для себя, не стесняясь... А люди?
Да что им останется? Только учиться у Нас..
17/11/2010

Обручальное

Потерялось кольцо обручальное,
Не венчальное, не последнее,
Было жаль его, и печаль моя
Долго-долго шла, а вослед её
Волки-дни бежали размеренно -
Я печаль им в добычу оставила.
А второе осталось не меряно,
Когда милый мой да преставился,
И снежком кресты запорошены
Были в ночь ту по перекладинку.
Ну а третье сыпалось крошками
На горячий снег, где не сладилось,
Так лежало оно мной заброшено
Пока в сердце да не растаяло -
Как пришло оно гостем непрошенным,
Так и вылилось неприкаянным.
И осталось платье невестино
Не примерено, не надевано,
Под венец не вели меня с песнями,
Не звенели кони подковами,
Не вплетали ленты им пестрые,
В гривы буйные, в хвосты длинные...
Лишь репей-травы иглы острые
Целовали белые рученьки,
И стекали капли рябинные,
Да катились годы-разлучники...

25.10.2010 04:26

Что же ты ищешь тут, в мире забытом, растрепанном,
Чудная странница с нежной косой палача?
С вьюжностью Ангела кружишь ослепшими тропами,
Остро, подкожно срывая бретельку с плеча.

Что же ты мечешься? Мы ведь с тобой не соперницы,
Мир мой далек от безумных, невинных чудес.
Взбитыми каплями остро постель перестелется...
Боли - на вырост, а перьев как прежде - в обрез.

Ты не стесняйся - тут просто прокралась ошибочка,
Мастер мой за морем, в южном саду Маргарит,
Смятой подушкой проплакано, жалко-улыбочно,
Рукопись прячется - знает, что все же горит.

Мятой пропахшие желтые скользкие баночки
Ключик от счастья хранят, как забитый синдром,
А под ключицей пунктирная теплая ямочка
Мягко морзянкою спорит с уставшим ребром.

24.11.2010

Ну и веселенькое, для разнообразия:

Несутся обалдевшие грачи
Над выбритыми наголо полями
И коммунисты тащат кумачи
Привычно маршируя Октябрями.
А я грызу гранит, и жму повтор,
Откусывая краешки от буден,
И пялясь в надоевший монитор
Жду, что сегодня поднесут на блюде.

Как манны из заоблачного треста,
Храня в шкатулке яйца Фаберже,
Ждет никому не нужная невеста
В винтажном платье из папье-маше,
При недостатке секса или счастья
Прельстившись мыслями и радуясь рукой,
(Вдруг утоляет похоти и страсти
Заблудший принц в объятиях другой).

В её покоях сыро и темно,
Пованивают дохлые драконы,
Закрыто под замок веретено,
Тоска и недостаток силикона.
Приходит замок в раритетный вид,
(К драконам умершим испытываю жалость)
От всяких кавалеров сохранит
Надежнее драконов только старость.

Ей невдомек, что смогом пахнет снег,
И доброхотами давно украден ключик,
А на дворе уж двадцать первый век.
Счастливый случай - это просто случай,
Факир был пьян и сослан в Магадан,
Короткий бум-с отстал от крабле-крибле,
Жених надежно спрятан в чемодан
Подругой неизвестного калибра.

Хорошим словом выбит глаз-алмаз
Медведями отыграно исправно
На инвалидном кресле под КАМАЗ
Летящим попаданьем. Впрочем, славно
Повеселились... выпью, закурю,
Какая разница, кто как достигнет цели?
И тащятся скрипучие качели
Как колесо Сансары к декабрю.

09.11.2010

Последнее (пока) пейзажная лирика, ясы:

В мраморном небе
Рушится ветхий чертог.
Сажа на ветках.

Высохший стебель
Тонкой наклонной чертой
Втиснулся в клетку.

Дарит под занавес день
Отблески света.
Катится в желтую тень
Стертой монетой.

26.11.2010

Чуть забрезжит рассвет - уходи на восток, не оглядывайся назад.
Не скули, не проси - этот замкнутый круг ты без жалости разорви.
Позади только травля и топот копыт, впереди - лишь капканы засад,
А кольцо нежных рук разомкнулось в огне и проклятьем засело в крови..

На холодной траве черной тенью прожги обнаженный, зияющий след,
Крепкий запах полынный, и утренний свет остановят твоих палачей,
И расколет безумная гордость печать, и узнаешь последний ответ -
Ты уйдешь от погони и будешь спасен, и свободен, а значит ничей.

Ледяными ночами в безлунных мирах только память тебя будет греть,
Ты вернешься для мести - поверженный враг захлебнется кровавой слюной,
Полукружьем из радуг затеплится сталь в этой странной и страшной игре,
И узнаешь, что главный, и истинный бой - это прежде с самим собой.

08.08.2010
http://www.stihi.ru/2010/08/08/1397