Ах, насколько все нынче гаже,
Хуже, ниже и даже реже:
Пусть мелодия гимна - та же,
Но порыв и идея - где же?
И всего нестерпимей горе
В невозможности примирений
Не с утратою территорий,
Но с потерею поколений!
Как ни пыжатся эти рожи,
Разве место при них надежде?
Ах, как все это непохоже
На страну, что мы знали прежде!
Что была молода, крылата,
Силы множила год за годом,
Где народ уважал солдата
И гордился солдат народом.
Ту, где светлыми были дали,
Ту, где были чисты просторы...
А какое кино снимали
Наши лучшие режиссеры!
А какие звенели песни!
Как от них расправлялись плечи!
Как под них мы шагали вместе
Ранним утром заре навстречу!
Эти песни - о главном в жизни:
О свободе, мечте, полете,
О любви к дорогой отчизне,
О труде, что всегда в почете,
И о девушках, что цветами
Расцветают под солнцем мая,
И о ждущей нас дома маме,
И о с детства знакомом крае,
И о чести, и об отваге,
И о верном, надежном друге...
И шумели над нами флаги
Серп и молот на алом фоне.

Юрий Нестеренко
2008

А вот украинский вариант
Ах, какая у нас держава!
Ах, какие в ней люди, чудо!
Как не могут уснуть ночами!
Так как думают всё о людях!
Ах, какие открыты лица,
Как наполнены светом взгляды!
А особенно те в столице,
Из высоких кресел и РАДЫ!
Не деляги и прохиндеи
Попадают у нас в кумиры...
А Шухевичи и Бандера,
Наше знамя и наше имя!
Живо в людях растёт идея!
Жажда быть в авангарде мира!
Европейцы будут теперя
На посылках служить, а не Гмыря!
Мы Европу ОБУЕМ, ОБСТАВИМ,
Не дадим ей сала и хлеба!
И кацапам заклятым вставим,
За отдельную жизнь под небом!
Что же есть в нас такого злого,
В том, что мы понимаем твердо!
Украинец свидомый не слово,
Украинец свидомый орден!
Ах, какая у нас держава!
Ах, какие в ней люди, чудо……
Просыпаться не хочется право,
Вдруг не будет повтора по кругу!
А вставать нужно утром рано,
Ганс с работников требует строго!
И живущая дома мама,
Перевода ждёт, перевода!
Ах, какая у нас держава!
Ах, какие в ней люди, чудо……
Говорят СССР - отрава,
Говорят, мы в нём жили, люди!
Говорят, что Россия осталась,
Говорят, что всегда есть и будет!
Может, стоит вернуться к маме,
Попросить прощенья у деда
Возложить цветы на кургане
Где остались солдаты победы!
Ах, какая у нас держава!
Ах, какие в ней люди, чудо!
И Россия большая держава,
Зла не помнит заблудших не судит!

И алели над нами флаги
С черной свастикой в белом круге.

СТРАСТЬ vs. ОЖИДАНИЕ
Прошла неделя – я тебя не вижу.
Вот не сложилось наше время-место.
Я не умею быть нужней и ближе…
Хотя куда уж ближе, если честно?

Я из своих страстей сотку поэмы –
Куда их деть еще, скажи на милость?
Звенит в моей сонате главной темой
Тоска по чуду, что уже случилось.

Я погрязаю в четырех работах,
Меня пришили насмерть к ноутбуку,
А я еще пытаюсь ждать чего-то,
Протягивая к телефону руку.

Но пульс сто десять и дыханье сбито…
Да что со мной? Совсем ни к черту нервы!
Я прозябаю в вечных фаворитах
Игры на тему: «Кто сорвется первым?»

Ты далеко от мук пера и кисти,
У веры в высший смысл на попеченье,
Разруливаешь все свои поджизни,
Которых не к добру пересеченья.

И ожиданье переводит в минус
Минутный плюс моей козырной масти...
Но я собью настройки, если вклинюсь
В твой мир по праву правды или страсти.

Ты хочешь так – вот мой последний довод.
Я ждать могу – бывали прецеденты...
Я позвоню, как только будет повод
И ощущенье нужного момента.

ПАРАБОЛА
Захлопнув том талмуда бытия,
Спрошу: что это – пытка иль награда?
Опять стреляет в небо жизнь моя
Сплошной «Параболической балладой».

Тасуя, словно карты, города,
Который год всю ту же роль играя,
Я снова уезжаю навсегда
Из своего мифического рая.

Да что ж неймется сердцу, подскажи?
Невротик-век расписан по минутам,
И осциллограф пишет виражи
Невероятных, неземных маршрутов.

Крута кривая – что уж тут гадать!
Меня дождутся сказочные страны…
Но незаметно перестанут ждать
Друзья в Порту Святого Иоанна.

Я доиграюсь, допишусь поэм,
Растрачу сердце на стихи и песни –
И на меня найдется свой Моэм,
Хотя, конечно, не такой известный.

Осталось сосчитать до десяти –
И вот, лихой мечтой своей крылатый,
Ваш Стрикленд, ваш Гоген уже в пути.
Отсчет стартует. Вечность до возврата.

ЗОНА 1
Неимоверным усилием воли я заставил себя целых две недели подряд не писать ничего постороннего (почти) и соорудил черновик первой главы первой части гипотетической повести в жанре «социальная фантастика» (которую автор считает утопией, хотя читатели, скорее всего, сочтут антиутопией). Поскольку на этом моя выдержка исчерпалась совсем, буду выкладывать по паре страничек – то, что уже откорректировано. Конечно, налицо тот факт, что у автора «мозги съедены» работой «по обеспечению санэпидблагополучия населения», но, как известно, «у кого что болит…»

Итак, фтизиатрам и эпидемиологам посвящаю…

ЧАЙНАЯ "СУЗДАЛЬ" НА МАРОСЕЙКЕ
Часть 1. "ЗОНА 1"
Глава 1. "ТАТИМ"

«Значит, это и есть моя жизнь», – думала Татим Линаловна, нарезая крупные неровные картофелины в закипающую воду. Она устала больше обычного, как уставала только от бесполезных разговоров и неприятных людей. И того, и другого сегодня было вдоволь.

Доклад на заседании районного совета прошел по одному из двух стандартных сценариев. Заместитель председателя – единственный, кто имел более или менее четкое представление о работе социальной службы и даже числился ее куратором – сумел задать вопросы так, чтобы свалить на Татим ответственность за ею же озвученные недостатки. На это он был мастер. Секретарь едва не просверлила докладчицу насквозь недобрым взглядом (она всегда терпеть не могла умненьких девочек, особенно таких молодых), а сам председатель все время недовольно кривил губы и один раз даже посмотрел на часы. При этом он все же выступил с заключительным словом о том, как важно создать самые благоприятные условия для вернувшихся после годичной изоляции. И что на социальную службу возложена такая высокая и ответственная миссия, что мало кто сумел бы… Истинный смысл сводился к тому, что социальные работники за то и получают зарплату, что роются в грязи, которую представляет собой среда «заклейменных» – а потому нечего пытаться переложить свою проблему на чужие плечи. Одним словом, все произошло именно так, как следовало ожидать. При втором варианте развития событий доклад об итогах работы социальной службы за год вообще пропустили бы мимо ушей.

В просторном зале заседаний районного совета, казавшимся таким неуютным из-за недоброжелательного окружения, Татим впервые увидела Амэру Рэматовича. Он поднялся из середины четвертого ряда, когда речь зашла о режимном отделе – мелкий и угрожающе-темный, в пиджаке поверх рубашки без галстука и в джинсах вместо брюк. Снисходительным тоном он принялся повторять общеизвестные истины о причинах создания Зоны 1, об уровнях заболеваемости пятьдесят лет назад и теперь и приводить весь набор аргументов, которыми режимники обычно оправдывают свои действия. Третий год Татим готовила доклад об итогах работы социальной службы и третий раз включала начальника режимного отдела в список приглашенных. Он никогда не приходил, поэтому появление хотя бы Рэматовича – который, разумеется, ни начальником, ни даже его заместителем не был – походило на шаг к примирению. Только после прозвучавших слов стало ясно, что чудо не произойдет и в этот раз. Амэра вместе с председателем районного совета посмеялся над проблемой «заклейменных» – вот и все.

В свои неполные двадцать шесть Татим еще не успела окончательно разувериться в идеалах, с которыми пришла на работу. Ореол отчужденности вокруг ее подопечных казался заблуждением, настолько глупым и досадным, что его можно разрушить несколькими верно подобранными словами. Ведь не может же быть, чтобы людей всерьез выбрасывали за борт общества лишь потому, что они по тем или иным причинам «подверглись риску заражения» (эту формулу использовали режимники в своих протоколах, и на деле она могла означать что угодно). Татим тщательно выбирала слова и поначалу думала, что причина неудачи в ней, что нужно только как следует научиться говорить и убеждать. Но время шло, ничего не менялось, и иногда – в такие дни, как сегодня – она теряла веру.

Когда Татим, уставшая и раздосадованная неудачным докладом, разнесла кипу бумаг по десятку кабинетов и вышла наконец из здания районного совета, Амэра ждал ее возле большого серебристого джипа. Видимо, выражение лица, с которым она выслушала ответную речь, дало понять, что он позволил себе лишнее даже для режимника. В черной дутой куртке с длинным мехом по краю воротника-капюшона Амэра смотрелся солиднее, чем в зале, и держался не в пример доброжелательнее. Он был не такого уж маленького роста и, оказывается, умел обезоруживающе улыбаться. Черные глаза при этом в самой глубине светились неподдельным человеческим теплом. Вот только его обаяние – обаяние тигра, потрудившегося прикинуться ласковой кошкой – подействовало на Татим скорее отталкивающе.

- Я вовсе не хотел Вас обидеть, - сказал Амэра почти заискивающе. – Вы же понимаете, что я не мог озвучить иную позицию, кроме официальной позиции службы…

- И Вы с ней не согласны? – блеснула глазами Татим.

- Согласен.

- Тогда зачем оправдываетесь?

- Я считаю, мне есть, за что просить у Вас прощения.

- Это лишнее, - холодно отозвалась Татим.

- Хотите сказать, что Вы на меня не сердитесь?

- Я с Вами не согласна, и какая разница, что за эмоции я при этом испытываю?

- Для меня есть разница.

Она недоверчиво повела бровью.

- Послушайте, - торопливо заговорил Амэра, - давайте я угощу Вас хорошим кофе. Есть одно приятное место в центре, Вы, наверно, там еще не были. Из тех мест, в которых мгновенно забываешь плохое. Я очень хочу, чтобы Вы выбросили из головы этих надутых олухов, - он кивнул на здание совета, – и улыбнулись. Мы с Вами знакомы уже больше часа, а я до сих пор не видел, как Вы улыбаетесь. А потом я отвезу Вас, куда скажете.

- У Вас еще хватает наглости со мной заигрывать?

- Я считаю, что должен Вам. За моральный ущерб.

Татим глубоко вдохнула и выпалила на одном дыхании то, что в менее категоричной форме уже высказала в зале:

- За моральный ущерб Вы должны тем, кого отправляете за стекло. Вы хоть представляете, что случается с ними потом? Вас это когда-нибудь интересовало?

Амэра не сумел удержать на лице приветливое выражение. Было видно, что внутри он весь подобрался, готовясь к обороне, а может, даже к нападению.

- Ничего страшного с ними не случается, - проговорил он нарочито безразлично, как было принято среди людей его профессии. – Через год они возвращаются к своей обычной жизни.

- Да Вы и представить себе не можете, куда и какими они возвращаются!

Она развернулась и зашагала прочь, стуча по асфальту непривычно высокими каблуками и надеясь, что Амэра не станет гнаться за ней, чтобы в подробностях изложить свое мнение. Да и что нового он мог сказать? Все те же избитые шаблоны, какими изобиловали ответы на письма, очередную пачку которых Татим сегодня раздала в приемные должностных лиц. Никому нет дела до тех, кто попал в беду, и под любым из оправданий безразличия всегда один и тот же подтекст: «Они сами виноваты». Только причем здесь вина?

Татим продолжала размышлять об этом, готовя нехитрый ужин в своей тесной кухне. Вода в кастрюле забурлила, перемешивая куски овощей, и Татим уменьшила огонь. Она подумала о том, что нужно купить продуктов и приготовить нормальной еды, что не мешало бы убрать в квартире и что у нее даже есть время, но абсолютно нет сил и желания делать что-либо для себя. На что уходила ее жизнь? На попытку внушить человеческие ценности тем, кто, по всей видимости, замечательно обходится без них? Отчего-то ей все время казалось, что где-то существует – должна существовать – другая жизнь и другие люди. Где-то компетентные специалисты ответственно подходят к принятию решений и учитывают все-все-все… Но так могло быть только в самых верхах. Или вовсе за пределами Зоны 1. Во всяком случае, не здесь, не в реальности Татим.

Случилось так, что примерно в это время ее реальность дала трещину. Если заглядывать достаточно далеко в будущее и оценивать события с высоты отдаленных последствий, трещину можно сравнить с той, что возникает в асфальте, когда через него пробивается росток. Так привычное разрушается неизбежным – неукротимой и варварской силой жизни. Но поначалу трещина была лишь трещиной – досадным, непредсказуемым и опасным нарушением целостности. По крайней мере, Татим ощутила это так, когда поняла, что за ней следят...

продолжение следует

Пожалуй, причастность к чужим жизням и была той особенностью, которая, невзирая на все «но», заставляла Татим держаться работы в социальной службе. Она больше не нервничала, когда ее окликали посреди улицы, даже если это были совсем незнакомые люди. И ей уже не приходилось собираться с духом в течение четверти часа, чтобы постучать в квартиру очередного подопечного. Ужасы работы на участке, которыми ее поначалу пугали, оказались преувеличением. Да, бывало, на Татим кричали, требовали больше никогда не появляться, захлопывали перед ней дверь, но до серьезных неприятностей ни разу не доходило. Когда ее коллега, склоняясь над столом в кофте с глубоким вырезом, говорила, что не собирается ходить по домам, чтобы с ней там случилось что-нибудь плохое, Татим не могла понять, что она вообще делает в службе. Избрать себе имидж кинозвезды и сидеть в конторе, превращаясь в безликого статистика? «Такой-то процент освобожденных после годичной изоляции устраивается на работу в течение года…» Только чья это заслуга?

По названным выше причинам тень, мелькнувшая несколько раз за спиной Татим, не сразу заставила насторожиться. Ну, ходит кто-то по той же улице, что и она – пусть ходит. Только однажды вечером, выходя за хлебом, Татим заметила фигуру, неподвижно стоящую среди деревьев в ее дворе. Конечно, и это могло иметь вполне невинное объяснение, но Татим мгновенно охватила паника. Происходящее казалось тем более угрожающим, что она ума не могла приложить, кому и зачем понадобилась – неприметный человек на неприметной должности в неприметной службе на самой периферии Зоны 1. Она впервые ощутила всю тяжесть одиночества – когда сидела одна в пустой квартире, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи. Даже звонить было некому, а тому, кому она могла бы позвонить, звонить совсем не хотелось.

Следующим вечером незнакомец заговорил. Из того, что он попытался сказать, Татим не поняла ни слова – во-первых, потому что изъяснялся он достаточно бессвязно, а во-вторых, потому что при взгляде на его лицо, Татим перепугалась до полусмерти. Вернее, при попытке взглянуть на лицо, потому что лица-то она и не увидела. Голова незнакомца спереди переходила в гипертрофированное подобие свиного рыла, и лишь спустя несколько мгновений Татим поняла, что это респиратор. Это испугало ее не меньше – инстинктивный ужас перед непонятным превратился в вырабатываемый годами страх перед угрозой заражения. Люди в защитной одежде, даже если они прилагали все усилия, чтобы уберечь других, ассоциировались с исторической хроникой – устрашающими кадрами из прошлых времен – а потому от них хотелось бежать. Бежать как можно скорее. Повинуясь порыву, Татим поспешно юркнула в подъезд, заперлась в квартире и даже сумела забыться до утра беспокойным сном.

Согласно социологическим опросам, подавляющее большинство жителей Зоны 1 при возникновении проблем обращаются за помощью к друзьям и родственникам, только потом – к коллегам, и уж в самую последнюю очередь – в соответствующие официальные структуры. Читая результаты этого опроса, Татим думала, что отличается от окружающих – то ли потому, что за работой растеряла друзей и родственников, то ли потому, что сама принадлежала к государственной службе и представляла, чего можно с ее помощью добиться. Как бы то ни было, следующим утром Татим пожаловалась своему начальнику, который тут же кому-то позвонил, а потом приказал ехать в районный отдел Управления внутренних дел и даже выделил своего водителя. Скучающий молодой человек в форме принял заявление и без особого энтузиазма пообещал во всем разобраться.

продолжение следует

- Вы обратились в районный отдел УВД с заявлением о преследовании, - отчеканил он безликим официальным тоном, предваряя гневную тираду хозяйки квартиры. – Я здесь, чтобы выяснить подробности и… – он запнулся, но все же договорил: – и защитить Вас.

У Татим сразу возник целый ряд вопросов. Во-первых, почему в такой поздний час? Во-вторых, почему с сумкой через плечо? И в-третьих (или это – во-первых?), почему он? Последний вопрос Татим озвучила, правда, немного изменив формулировку:

- Вот именно: я обратилась в УВД, а не к Вам!

- У нас есть подозрения о нарушении Режима, – лаконично пояснил Амэра, но увидев расширенные глаза Татим, поспешно добавил: - Не пугайтесь, подозреваем мы пока не Вас.

То, что он ошибочно принял за испуг, в действительности было просто удивлением. Татим не разделяла всеобщего священного ужаса перед режимным отделом, быть может, потому, что сталкивалась с ним в повседневной работе. Ведь в действительности между режимной и социальной службой существовал взаимообмен информацией и даже некоторое подобие сотрудничества. По крайней мере, так изначально планировалось гипотетическими компетентными специалистами в самых верхах, в которых Татим так хотелось верить.

- Откуда взялось «нарушение Режима»?

- А вот этими соображениями я не имею права делиться.

- В таком случае я отказываюсь принимать Вашу помощь, - твердо сказала она.

С точки зрения любого здравомыслящего человека, спорить с режимником было сущим безумием, но Татим охватило чувство собственной правоты. Она принципиально решила не уступать Амэре, пусть он трижды защищает кого-то там от какой-то там угрозы. Сам виноват. Не нужно было в день знакомства приглашать ее на кофе.

- Вот и зря, Татим, - на удивление спокойно отозвался он. – Во-первых, это незаконно, а во-вторых, глупо. Потому что молодцы из УВД займутся Вами тогда, когда дело покажется интересным им. То есть тогда, когда будет очевиден состав преступления. А пока оно интересно мне, и Вам это только на пользу. У Вас есть конкретные причины протестовать против моей кандидатуры на роль того, кто вернет Вашу жизнь в привычное русло?

Ни Татим, ни сам Амэра тогда и представить не могли, в сколь необычное русло в действительности заведет их жизни его упорство. Какими неожиданными тропами отправятся гулять их судьбы по саду мира – каждая отдельно, но в то же время, связанные незримой нитью. Впервые за весь разговор Татим смутилась. Говорить бестактности было неприятно, даже в ответ на другие бестактности. Но она твердо решила оставаться непреклонной и правдивой.

- Я подозреваю, что Вы используете ситуацию, чтобы навязать мне свое общество.

Амэра отвел взгляд и выдержал паузу, как бы взвешивая ее слова, а потом ответил:

- Пожалуй, Вы правы. Да, так и есть. Но это только одна сторона медали. Вторая заключается в том, что Вы, возможно, в опасности, а я, возможно, на пороге открытия, с которого моя карьера взлетит вверх, как с трамплина. Но что можно сказать наверняка, так это то, что на Вашу ситуацию – равно как и на мою – всем глубоко наплевать, и кроме нас самих, о нас не позаботится никто.

- Уходите, - сказала Татим. – Я завтра заберу заявление.

- Можете делать со своим заявлением что угодно. Я не уйду.

Она захлопнула дверь, с громким щелчком повернула замок на два оборота, несколько секунд подождала повторного звонка или стука и пошла на кухню.

Удивительное место – кухня. Из всех локальных пространств, образующих в совокупности квартиру Татим, именно в этом она, сама того не ожидая, обнаруживала себя чаще всего. Быть может, компактность, если не сказать теснота помещения создавали ощущение уюта. А может, корни привычки коротать время именно на кухне уходили в глубокую древность, когда люди ютились возле огня, видя в нем спасение от холода, темноты и одиночества. Пусть даже роль первобытного костра исполняла газовая горелка под чайником.

Через пятнадцать минут, так и не сумев ничем занять ни тело, ни мысли, Татим вышла в коридор и рывком открыла входную дверь. Амэра Рэматович сидела на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, и с видом человека, который решает сложнейшую логическую задачу, что-то черкал в блокноте.

- Вы с ума сошли, – сказала Татим скорее с усталостью, чем с удивлением. – Немедленно идите домой.

- Можно, я буду выполнять распоряжения начальства, а не Ваши? – не поднимая головы, отозвался Амэра.

- Да кому нужно, чтобы Вы были здесь?!

- Быть может, всему населению Зоны 1. А может, никому. Но мы не узнаем этого, если не выяснил все до конца, – он наконец оторвался от блокнота. – Быть может, это выстрел в воздух, а может – в самое яблочко. Семьдесят процентов рабочего времени следователей режимного отдела проходит впустую и не дает результатов. Но ведь есть еще тридцать процентов, и никто не знает в самом начале, которые из ста попадут в эти тридцать. Приходится идти на риск и порой расходовать себя впустую. Разве в вашей работе такого не случается? И потом, – он неожиданно сменил тему, – как Вы представляли себе защиту, о которой просили? Машину УВД под окнами? Уверен, у этих ребят терпения меньше, чем у Вашего поклонника. Он дождался бы, пока они убедятся, что ничего не происходит, а когда что-то начало бы происходить, их бы уже и след простыл. А я вполне сойду за Вашего приятеля, которого жена выгнала из дома и которого не стоит всерьез опасаться. Как считаете, я достаточно невзрачен? – он усмехнулся, но тут же снова стал серьезным: – Мне нужно, чтобы Вы рассказали мне все, что знаете, Татим. Более того, мне нужно увидеть своими глазами все, что Вас окружает. Все и всех. Быть может, я замечу что-то, что пропустили Вы. И быть может, окажется, что ключ к этой тайне…

- Встаньте оттуда и зайдите в квартиру, - не выдержала Татим.

Амэра мгновенно прервал тираду, захлопнул блокнот, подхватил сумку и вошел.

продолжение следует

Книгу с яркой картинкой на твердой глянцевой обложке, которую она читала в те дни, Татим запомнила навсегда. Вернее, запомнила в основном именно обложку да общее настроение романа. Это была сентиментальная сказка для взрослых с утрированно положительными главными героями и предсказуемым сюжетом, сдобренная эротическими сценами в количестве, близком к раздражающему. Татим почему-то очень нравилось ее читать. Или это уже после память добавила красок и выразительности заурядной беллетристике, вплела живые воспоминания в выдуманный сюжет? Если бы Татим довелось год спустя взять в руки ту же самую книгу, она бы, наверно, расплакалась. Но роман больше никогда не попадался ей на глаза, она и названия точно не могла вспомнить.

- Вы обычно едите в кафе? - спросил через дверь Амэра после того, как некоторое время безрезультатно погремел на кухне посудой и дверцей холодильника.

- Нет, - коротко ответила Татим.

- Вы вообще обычно едите?

- Конечно.

- Я закажу ужин на дом. Вы не против?

- За Ваши деньги.

- Разумеется.

В сложившихся обстоятельствах Татим пришлось выйти к ужину, который заставил ее постыдиться своих картофельных супчиков. Она даже задумываться не хотела, во сколько обошлась одна только молниеносная доставка из центра (ближе не было ни одного заведения, где могли так готовить), не говоря уже о стоимости самих блюд. «Ничего, режимная служба не обеднеет», - утешила себя Татим. Она вдумчиво анализировала вкус соуса, в котором была утоплена поразительной нежности стручковая фасоль, пытаясь угадать состав, но ее кулинарных познаний явно не хватало. На выбранный Амэрой салат (для нее он заказал другой – более привычный) Татим косилась с опаской, угадывая в очертаниях тонких кусочков явно сырые шампиньоны и явно сырое мясо. А еще Амэра пил вино, наливая его из пузатой бутылки матового зеленого стекла в чашку, потому что в квартире не нашлось фужера. Белое вино не вязалось с его обликом, как и серебристая, мерцающая на солнце машина. При взгляде на него казалось, что в мире нет и не может быть других цветов, кроме черного. Ну, может еще темно-коричневого и темно-темно-синего.

От вина Татим отказалась, но «говорить» ей пришлось. Из всего рассказа Амэру больше всего заинтересовал респиратор. Он пытался добиться подробностей о модели, материале, чуть ли не заводе и годе выпуска, но Татим мало чем могла ему помочь. Социальные работники не относились к группе риска, и о возможности заражения знали не больше рядовых жителей Зоны 1. И уж конечно не разбирались в средствах индивидуальной защиты, которыми пользовались только режимники и ученые.

- Если бы удалось установить марку респиратора, - не унимался Амэра, - можно было бы проверить склады и найти недостачу. А если узнать, где именно Ваш преследователь его взял, это может стать хорошей зацепкой!

Это был совсем новый – уже пятый по счету – Амэра Рэматович на памяти Татим. Мелочно-циничный в зале районного совета, снисходительно-покровительственный возле своего автомобиля, напористо-деловой снаружи ее двери и настороженно-тактичный внутри, теперь он был охвачен искренним и заразительным азартом. Татим уже корила себя за то, что не разглядела лучше этот проклятый респиратор. Ей захотелось отыскать разгадку – не ради собственной безопасности, а ради процесса поиска. Но фактов было досадно мало, и построить на них хоть сколько-нибудь убедительную гипотезу не представлялось возможным. Так ни до чего и не додумавшись, Татим и Амэра разошлись спать – каждый в свою комнату.

Татим всю ночь снилось, что она взламывает бронированные двери складов с респираторами.

продолжение следует

Бэрусо Кэрович, старший следователь районного режимного отдела, только неодобрительно качал головой, пока Амэра с вдохновением пытался убедить его, что загадочная фигура возле дома Татим Линаловны может навести на серьезный след. За годы работы Амэра заслужил право изредка безнаказанно чудить, по крайней мере, в кругу тех, кому доверял. Он обладал интуицией – качеством, незаменимым в его профессии, хотя руководство предпочитало считать его успехи результатом строгого логического мышления. Если бы только человеческие поступки описывались законами логики! Закономерности Амэра почти всегда выводил после. Когда наступало озарение, он просто чуял нутром, что догадка верна. Он понимал это и только потом выстраивал обоснования, чтобы проверить то, в чем и без того был уверен. Татим не так уж далека ушла от истины, уловив в нем что-то звериное. Амэра и был зверем, идущим по следу, и лишь настигнув жертву, он обретал человеческое обличье, чтобы составить сухой и логичный отчет.

Ночь размышлений не принесла и намека на отгадку. Скромная жизнь Татим казалась неподходящей мишенью для атаки со стороны тех, чье участие подозревал Амэра. Хотя, что он в действительности знал об их планах? Об их активности можно было судить лишь по косвенным признакам, и кое-кто в отделе считал, что Рэтматович – да и Кэрович, идущий у него на поводу – гоняются за привидениями. На вкус и запах ситуация Татим походила на все остальные события из одного ряда. Но фактов было мало, критически мало. Выжать больше из бедной девушки и ее образа жизни за один вечер не представлялось возможным, и оставалось одно – ждать и быть наготове.

К тому моменту, как Татим проснулась и вышла на кухню, Амэра успел сварить кофе и приготовить завтрак. Вчерашние события казались Татим сном ровно до тех пор, пока она собственными глазами не увидела следователя режимного отдела, намазывающего для нее бутерброд.

- Доброе утро, - приветливо улыбнулся Амэра. – Тебе к которому часу на работу?

- А Вам на работу не надо? – хмуро отозвалась Татим.

- Я уже там, - он продолжал улыбаться.

Она постаралась ответить как можно спокойнее:

- Я сегодня не иду в контору, работаю на участке – так что, в общем-то, все равно.

- Я пойду с тобой, - сказал Амэра.

Татим открыла было рот, но, вовремя спохватившись, пропустила все доводы разума и выражения эмоций. В результате она сказала только:

- Это невозможно!

- Но мы же хотим узнать, что за ухажер стоит вечерами под твоим подъездом? А поскольку ни у тебя, ни у меня нет никого на примете, остается один путь – я должен заглянуть в твою жизнь. Увидеть людей, с которым ты общаешься, места, в которых бываешь, дела, которым уделяешь время…

- Только оставьте мне возможность делать мою работу, - перебила Татим.

- Я не собираюсь тебе мешать.

- И как Вы себе это представляете? – она наконец взорвалась. – Как я потащу режимника в дома к людям, чьи жизни разрушила режимная служба!? Да моя основная обязанность состоит в том, чтобы сгладить последствия Вашей работы! Они все до одного ненавидят вас и никогда не простят того, что с ними сделали! Да, многие ненавидят молча, но только из страха и бессилия! А человек, к которому я иду сегодня, просто переломает Вам ребра, когда узнает, кто Вы! Я не могу впустить Вас на их территорию! Это предательство! Я должна оберегать их от вас!

- Своеобразное понимание задачи социальной службы, - заметил Амэра со снисходительной улыбкой и тщательно скрываемой тревогой в глазах. – Я думал, между нашими организациями существует преемственность, а не антагонизм.

- Какая может быть преемственность, если мы расходимся в базовых принципах? Мы пытаемся восстановить права человека, а вы их нарушаете!

- Мы требуем соблюдения закон, - Амэра все еще пытался сохранить тон шутливой болтовни, но это удавалось все хуже и хуже. – А закон сам по себе призван защищать права человека. Ты наслушалась слезливых историй своих клиентов – на это они мастера – но если заглянуть в их личные дела, окажется, что не такие уж они невинные жертвы. Ни один человек в Зоне 1 не может подвергнуться риску заражения, если не пойдет на это сознательно. Или если не нарушит закон. Чем мы ущемляем права человека – тем, что направляем в изоляцию тех, кто потенциально может заразить других? Мы никому не ломаем жизни! Мы делаем то, что должны!

- Как Вы сообщаете человеку о том, что ему предстоит изоляция? Какими словами?

Вопрос показался настолько неожиданным, что Амэра сразу не нашел, что ответить. Татим горько усмехнулась:

- Вы же даже не задумывались об этом! Вы считаете, что это не имеет значения!

- Правда, я не понимаю, какое это имеет значение, - уступил он.

- После того, как Ваши коллеги в защитной одежде заламывают человеку руки за спину с криками о «подозрении в нарушении Режима», это и вправду значения не имеет.

Она явно считала последнюю реплику исчерпывающей, но Амэра все же возразил:

- Далеко не всегда это происходит так.

- Я знаю, как это происходит! И я видела личные дела своих подопечных! Я прекрасно знаю, при каких обстоятельствах они подвергались риску заражения, что об этом написано в официальных бумагах и что говорят они сами! И мне хватает ума, опираясь на то и другое, восстановить истину! Я не ставлю под сомнение целесообразность «Положений о Зоне 1», но за Режимом мы совсем забыли о людях. Вы забыли, Амэра!

- А ради кого, по-твоему, Режим?

- Не передергивайте! Вы прекрасно поняли, о чем я говорю! И я что-то не помню: когда это мы с Вами перешли на «ты»?

- Завтрак остывает, - сказал Амэра.

После этой простой бытовой фразы силы внезапно покинули Татим. Она ощутила беспомощность, непонимание, одиночество – все то, что так легко заставляет человека сдаться, даже когда он твердо знает, что правда на его стороне.

- Я не могу взять Вас с собой, - сказал она, уткнувшись в тарелку.

Амэра примирительно улыбнулся:

- Ну, не обязательно же говорить, кто я. Скажем им, что я стажер… ну ладно, супервизор какой-нибудь. У меня же не написано на лбу, что я из режимного.

- Супервизор с кобурой, - недовольно проговорила Татим.

- Я надену пиджак.

продолжение следует