Амэра примирительно улыбнулся:

- Ну, не обязательно же говорить, кто я. Скажем им, что я стажер… ну ладно, супервизор какой-нибудь. У меня же не написано на лбу, что я из режимного.

- Супервизор с кобурой, - недовольно проговорила Татим.

- Я надену пиджак.

Вместо пиджака Амэра накинул поверх футболки фланелевую рубаху, а уже сверху – куртку. Она была проще, чем та, в которой он приходил на заседание районного совета, и теперь они с Татим смотрелись вместе довольно органично.

- Вы всегда носите с собой оружие? – спросила девушка, шагая привычной дорогой рядом с самым неожиданным провожатым из возможных. – Или это потому, что Вы на работе?

- Люди моей профессии на работе практически всегда. У вас разве не так?

«Вы» могло относиться как к социальным работникам вообще, так и к Татим лично. С того момента, как она сделала замечание по поводу обращения на «ты», Амэра вообще перестал обращаться непосредственно к ней. Ей стало интересно, как долго ему удастся так общаться.

- Я слышала много споров о том, что режимники носят в кобуре, - Татим осмелилась настоять на скользкой теме. – Официально неоднократно заявлялось, что это парализаторы, но ходили слухи, что ваши убивали людей при задержании. Как на самом деле?

- По-разному, - коротко отозвался Амэра.

- То есть, иногда – парализаторы, иногда – настоящие пистолеты? – не унималась Татим. – От чего это зависит? От задания?

- От человека.

Она вопросительно на него посмотрела.

- Вам известно такое понятие как Наивысший уровень социального доверия? – нехотя заговорил он.

- Я слышала только о «социальном недоверии».

Он улыбнулся, немного напряженно:

- Ясно, с таким контингентом работаете… Наивысший уровень социального доверия присваивается… да попробуй понять, кому его присваивают! Всяким высоким чинам и отдельно взятым выскочкам за особые заслуги. А к Наивысшему уровню социального доверия прилагается, как ты выразилась, «настоящая» пушка с «настоящими» пулями.

Видимо, Амэра так и не определился, стоит ли принимать во внимание ее замечание , и теперь говорил «ты» и «Вы» через раз.

- То есть доверие нашего общества проявляется в том, что оно предоставляет кому-то право убивать?

- Не право, а возможность, - поправил ее собеседник непонятным тоном. – Права убивать оно не дает никому. Между прочим, парализатор – не такая уж невинная штука. Процентах в пяти наблюдаются остаточные изменения – параличи, поражения центральной нервной системы. А в этом, как ты можешь догадаться, тоже мало приятного.

- Мы пришли, - сказала Татим.

Человек, регулярные визиты к которому входили в ее служебные обязанности , жил в двухэтажном особняке с крышей из натуральной черепицы, скрытом в саду за воротами, украшенными художественной ковкой. Только когда Татим, войдя во двор, свернула за угол здания и направилась к черному ходу, все встало на свои места. Амэра удивился бы несказанно, если бы хоть один подопечный социальной службы владел такими хоромами.

Дверь открыл высокий крепкий мужчина средних лет с крупными чертами лица и хмурым выражением на нем. Он был одет в джинсы и клетчатую рубаху, выцветшую и застиранную. Закатанные выше локтя рукава открывали татуировку на левом предплечье – она выразительно дополняла клеймо на тыле кисти, свидетельствовавшее, что его носитель находился во временной изоляции в связи с риском заражения. При виде Татим суровое лицо на мгновение озарилось светом и подобие улыбки тронуло неправильной формы рот, но в следующую секунду человек перевел тяжелый взгляд на Амэру и нахмурился больше прежнего.

- Доброе утро, Арука, - поспешила поздороваться Татим. – Это Амэра Рэматович, мой коллега. У нас используется система перекрестного контроля, я Вам когда-то говорила. Амэра Рэматович будет следить за моей работой и оценивать ее.

Человек по имени Арука нехотя кивнул и жестом пригласил посетителей войти. Дверь вела в прихожую, откуда можно было пройти в кухню и в комнаты прислуги. Помещения, которыми пользовались хозяева, находились дальше.

- Арука, кого это ты впустил в дом? – прокричала женщина из глубины здания.

- Это Татим Линаловна из социальной службы, госпожа, - отозвался Арука.

У него был низкий глубокий голос, и он, казалось, мог докричаться до соседней улицы, не прилагая особых усилий. Он помог Татим снять плащ, чуть помедлил, но все же забрал куртку и у Амэры. Между двумя мужчинами с первого взгляда установился особый вид взаимопонимания – они сразу же не понравились друг другу, и оба не постеснялись это показать, причем настолько тонко, что ей не в чем было бы их упрекнуть. Арука относился к типажу, который вызывал подозрения о причастности к криминальному миру одним своим видом, и Амэра, повстречав такого типа на улице, предпочел бы задержать – так, на всякий случай. Арука же, в свою очередь, ясно видел, что с новоявленным супервизором не все ладно. Ну, не работают такие люди в социальной службе – где угодно, но не там.

Ближайшие полчаса все трое сидели на кухне, пили чай с домашним печеньем и говорили о том, как Аруке живется и работается в доме его хозяев. Вернее, говорила преимущественно Татим – ее подопечный только односложно отвечал на ее вопросы. Впрочем, сразу было видно, что его сдержанность продиктована вовсе не неприязнью к собеседнику, а выработанной годами привычкой по большей части хранить молчание. Амэра просидел за столом недолго. Очень скоро он поднялся со стула и встал у окна так, чтобы оказаться за плечом у Аруки и лицом к Татим. Постоянный обитатель кухни явно нервничал из-за того, что подозрительный супервизор вышел из его поля зрения, но выказывал это только краткими взглядами, которые бросал через плечо. Татим успешно делала вид, будто ничего не замечает.

Теперь настала очередь Амэры изумляться тому, насколько другой может быть эта девушка. Он не заметил различий между ее поведением на трибуне и дома, возможно, потому, что в его присутствии она чувствовала себя одинаково неуютно. В ее манере держаться полная уверенность в собственной правоте сочеталась с такой же уверенностью в том, что ее позицию не разделят. Она вела идеологическую войну даже в те моменты, когда с ней никто не спорил, и Амэра счел это одной из основных черт ее характера. Но в доме, хозяева которого приютили Аруку, Татим переменилась. И доброжелательность, терпимость, готовность выслушать и принять любой ответ были далеко не главным отличием. Они проистекали из несомненного ощущения собственного превосходства и полного контроля над ситуацией. Татим говорила с огромным грозным Арукой с позиции силы, и подопечный, несомненно, признавал ее право на это.

После довольно продолжительной беседы, включавшей в себя дискуссию о тонкостях ландшафтного дизайна – Арука одновременно выполнял функции дворецкого, охранника и садовника – Татим направилась к хозяйке дома и заговорила с ней все тем же вежливым и доброжелательным тоном человека, которому нельзя перечить. Амэра поприсутствовал только при начале разговора, быстро заскучал и вышел в сад, предоставив ей самой выяснять условия работы и оплаты труда своего подопечного. Арука проводил супервизора-самозванца взглядом, полным открытой неприязни. Амэра улыбнулся в ответ.

- Значит, это и есть твоя работа? – не без издевки прокомментировал он, когда Татим наконец вышла из дома.

- Да, - коротко ответила девушка и направилась к воротам.

Он швырнул на дорожку недокуренную сигарету и двинулся следом.

- Только я что-то так и не понял, в чем ее смысл.

- В том, чтобы Арука чувствовал себя человеком, - отрезала она.

Амэра хмыкнул, но промолчал.

продолжение следует

Конечно, Амэра не выказал и намека на подобные мысли, усердно поддерживая им же самим начатую игру. Он даже позволил себе задать несколько вопросов тем, кому они наносили визиты, и вопросы вышли вполне естественными и уместными. К концу обхода даже сама Татим готова была поверить в то, что они коллеги и делают одно и то же дело. Ее день постепенно становился все более похожим на другие дни и впоследствии мог бы вовсе утонуть в их череде, слиться с привычным и обыденным ходом жизни, если бы исполнение служебных обязанностей не было прервано обедом, на который Амэра повез ее в небольшой ресторан в центре.

Это было не самое любимое его место, с ним не связывалось ни одного по-настоящему значимого воспоминания, но быть может, именно потому он в последнее время здесь бывал чаще всего. Приятная атмосфера, хорошая кухня и никаких призраков прошлого. Никаких сомнений и посторонних мыслей. Татим сразу понравился небольшой зал с приглушенным освещением, дубовыми столами и коваными стульями, хотя она сама скорее выбрала бы какое-нибудь кафе с большими окнами и пластиковой мебелью, одинаковой во всех заведениях такого типа. Впрочем, этот уютный полуподвальчик тоже был весьма типичным, с той лишь разницей, что ощущение эксклюзивности входило в типичную атмосферу – в любом из десятка похожих, словно близнецы, мест посетитель должен чувствовать себя как в единственном на свете.

То, что за время пребывания в ресторане ее спутнику удалось ни разу не зацепить ни одного спорного вопроса, Татим оценила по достоинству. Она отдавала себе отчет в том, что следователь режимного отдела целенаправленно убаюкивает ее бдительность, погружая в череду приятных моментов, но постепенно смирялась с этим. Как и с тем, что его действия едва ли могли иметь отношение к выявлению нарушения Режима и угрозы заражения, если только сама Татим не была главной подозреваемой. Эта мысль единственный раз кольнула сознание девушки, но была смыта без следа очередным глотком по-настоящему хорошего кофе, какой она пила всего несколько раз в жизни.

Вторая половина дня у обоих прошла за грудами бумаг. Хозяйка квартиры строчила свои необъятные отчеты с сомнительной, на ее собственный взгляд, информативностью, а незваный гость перелистывал одно за другим досье ее подопечных, за которыми не поленился съездить в контору социальной службы. Увесистые папки он разложил на кухне, куда спрятался от Татим, возможно, для того, чтобы она не видела озабоченного и временами даже злого выражения на его лице. Он исчеркал уже несколько страниц своего блокнота разными вариантами схемы, состоящей из одних и тех же элементов, но так и не придумал вразумительной версии. Теперь он методично перебирал дела освобожденных после временной изоляции, выписывая основные параметры, словно надеялся вывести закономерность из случайного течения их судеб. Убедился, что был прав относительно Аруки – этого человека действительно подозревали в незаконной деятельности, только так ничего не смогли доказать. Это был единственный вывод, который можно было сделать.

Когда Амэра закрыл последнюю папку, был уже глубокий вечер. Татим забросила мучения с отчетом (кое-какую мелочевку она оставила на завтра) и устроилась с ногами на диване в гостиной читать книгу в небольшой круге света от настольной лампы. Прятаться в своей комнате ей не захотелось. Она слышала, как в коридоре Амэра звонил кому-то по телефону и называл в разговоре некоторые имена ее подопечных. Она насторожилась, но рассудила, что все равно ничего не может с этим поделать, и снова углубилась в книгу.

Вскоре Амэра появился на пороге, злой и тихий, и попросил разрешения побыть здесь, если он, конечно, не помешает.

- Мне нужно место, - было странно слышать, как он оправдывается. – И… ты могла бы включить музыку… пожалуйста?

Под протяжные композиции ее любимого альбома, в полумраке гостиной Амэра начал двигаться, медленно и осторожно вливая свое тело то в одну, то в другую точку пространства. Его движения могли бы быть боевыми приемами, даже, пожалуй, именно ими и были, вот только характер этих движений не допускал самой идеи агрессии и насилия. Не отрываясь от книги, она боковым зрением видела, как мягко ступают босые ногами по ковру, как руки описывают в воздухе плавные траектории. Она смогла уловить даже выражение лица – одновременно отрешенное и сосредоточенное. После довольно продолжительного выполнения упражнений Амэра сел на пол, на вид очень неудобно переплетя ноги, и принялся методично выкручивать себе кисти рук во всех возможных и нескольких невозможных направлениях.

- Вы таким образом помогаете себе думать? – зачем-то спросила Татим.

Собственный голос показался ей неуместным в почти совершенном мире музыки и молчания, и она тут же пожалела о вопросе.

- Как раз наоборот, - с неожиданной готовностью отозвался Амэра. – Пытаюсь временно перестать думать. Только не получается.

- Это я Вам мешаю?

- Я сам себе мешаю, - проговорил он с плохо скрываемой досадой. – У Вас когда-нибудь возникает ощущение, будто Вы абсолютно неправильно делаете свою работу?

- Нет, - не задумываясь, ответила Татим.

- Хорошо Вам.

- Я думала, и у Вас такого быть не может.

Он устало усмехнулся:

- Может, и с завидной регулярностью. Правда, конечный результат до сих пор опровергал эту версию.

- Значит, и теперь так будет, - просто сказала она.

- Ты же считаешь, что я дурью маюсь.

- Мало ли что я считаю…

Он улыбнулся. В улыбке была странная смесь недоверия и благодарности.

- Вы отважный человек, Татим.

Она подняла от книги удивленное лицо.

- Почему?

- Потому что заглядываете людям в души и при этом от них не отворачиваетесь.

Она пожала плечами:

- Для этого мужество не нужно. Понимать людей просто, главное – захотеть. Каждый прав, по-своему.

- Даже я?

- Конечно.

- Тогда почему Вы со мной все время спорите?

Татим набрала в легкие воздух, словно собиралась прочитать очередную речь с трибуны.

- Я не с Вами спорю. Я протестую против определенных принципов, по которым работает режимная служба. Даже не против основ ее деятельности. Конечно, у Вас есть основания делать именно то, что Вы делаете, поступать так, как поступаете, и исповедовать те идеалы, которые считаете нужным. Но учитывая характер Вашей работы, Вы просто обязаны осознавать всю ответственность. Ваши принципы, Ваша мораль – уже не Ваше личное дело. Вам дана власть над другими людьми – и это все меняет.

- У меня давний спор с одним человеком, - сказал Амэра. – Рассудите нас.

Татим не сразу решила что ответить – такого поворота событий она не ждала.

- Я же не услышу его версию, - озвучила она свои сомнения.

- Раскритикуй мою, - предложил он, в очередной раз срываясь на «ты».

- Вы уверены, что Вам это нужно? Что Вас действительно интересует мое мнение?

- В данную минуту мне может быть полезно любое мнение о моих принципах.

Татим некоторое время смотрела на него, потом захлопнула книгу.

- Говорите.

Он вздохнул, отвел глаза и помедлил.

- Честно говоря, я не знаю, с чего начать…

- Для начала сядьте сюда, - она подобрала ноги ближе к себе и указала ему на другой край дивана.

продолжение следует

- Мне всегда везло с людьми. Я говорю о близких людях, о тех, на кого можно расчитывать в любой ситуации, понимаете? Я считал, что судьба делает мне невероятные подарки, и никогда не понимал, чем заслужил такое счастье. Потому что, пожалуй, именно в этом и счастье – знать, что тебе есть на кого положиться. Эти люди позволяли мне все. Представить не могу, чего это им стоило. Я тяжелый человек, Татим. Иногда я готов разрушить даже то, что очень дорого, ради… Трудно объяснить, ради чего. Просто я знаю, что существуют вещи выше человеческого счастья, хоть и не могу их назвать. Но это все не о том. Я говорю это, чтобы Вы могли представить, каким я видел мир, когда произошло то, что произошло. Я знал абсолютно точно, что рядом со мной есть люди, которые останутся рядом всегда. Что бы ни случилось и что бы я ни сделал. И вот однажды я поступил с человеком, который мне безгранично доверял, так, что он посчитал это предательством.

Он выдержал паузу. Татим молча ждала, пока он заговорит снова.

- Я считал его очень близким человеком. У меня ни на секунду не возникло сомнения в том, что он все поймет. Я и подумать не мог, что мы настолько по-разному смотрим на одни и те же вещи. Более того, я не сомневался, что он сам поступил бы точно так же. Во-первых, потому, что я вообразил, будто знаю его. А во-вторых, потому, что по-другому и нельзя было поступить. До сих пор не понимаю, чего он от меня хотел. Получается, все наши разговоры и обсуждения оказались пустым звуком. Он так и не смог меня простить. Уже столько лет прошло. И я до сих пор не признаю того другого пути, на который он меня толкал. Я не понимаю, как можно было поступить иначе. Не понимаю…

- Что Вы сделали? – спросила Татим.

Он вздохнул – устало и безнадежно:

- Отправил его за стекло.

Едва ли стоило ожидать, что в жизни такого человека, как Амэра Рэматович, отыщется драма другого рода. Едва ли спор на какую-либо иную тему и непонимание в любом вопросе, кроме вопроса о справедливости Режима, могли так глубоко засесть в его душе. Но Татим менее всего ожидала именно этого. Едва он произнес эти слова, она вздрогнула. След внимательного и сочувственного выражения еще остался на ее лице, но черты окаменели.

- Такое трудно простить, - проговорила она бесцветным голосом.

Нить взаимопонимания, протянувшаяся было между ними, лопнула, словно струна, в одно мгновение. Казалось, в наступившей тишине можно было слышать ее последний тоскливый звон.

- Простить? – зло и глухо повторил Амэра. – Простить сотруднику режимной службы прямое выполнение его обязанностей? Может, человеку со стороны это и кажется ужасным, но каждый из нас понимает, что идет на риск, выбирая профессию. Должен понимать! Я могу оправдать Вас, обывателей с улицы, целый свет, но не того, с кем изо дня в день делал одно и то же дело! Любой из нас может в любую минуту оказаться в такой ситуации. Я отдаю себе в этом отчет, и мне бы в голову не пришло кого-то обвинять. И я не понимаю, что за трагедия – год изоляции? Конечно, особый режим, профилактическое лечение, постоянные обследования…

- И клеймо на всю жизнь, - перебила Татим.

- Ну и что! Зато спокойная совесть и твердое знание, что ты ни для кого не представляешь угрозы.

- Вы не жили этой жизнью, - она попыталась говорить мягче. – Посмотрите на Аруку…

- Твой Арука – преступник! О каком спокойствии совести может идти речь!

Татим выдержала долгую тяжелую паузу.

- Почему Вы так говорите? Вы знаете о нем что-то, чего не знаю я?

- Да ничего я не знаю! – Амэра отвел взгляд и некоторое время молча смотрел в сторону. Его лицо выражало досаду.

- Вы до сих пор уверены, что поступили правильно? – спросила наконец Татим.

- Разумеется.

- Вы действовали по закону?

- Да!

- И второй раз Вы сделаете то же самое?

- Я очень надеюсь, что второго раза не будет. Но да, я сделал бы это еще раз!

- Так в чем же дело?

- В том, что я никого не предавал, - в его голосе теперь звучали усталость и бессилие. – Мы же не на войне. Мы же все хотим одного и того же. Почему мы не может спокойно делать то, до чего однажды договорились? Почему кто-то всегда должен быть негодяем, а кто-то жертвой, как в дешевом кино?

- Ваша служба использует непопулярные меры.

- Они были необходимы! И необходимы до сих пор, раз умники из ЦРК не сочли нужным ничего менять.

- Это не делает их более популярными. А непопулярность, в свою очередь, не делает неправильными. Вы же работаете не ради одобрения, правда?

- Я работаю ради людей.

- Ради их благодарности?

- Ради их здоровья!

- Тогда не ждите благодарности.

На диване в тусклом свете от настольной лампы сидела та самая девушка, которая диктовала свои условия в доме Аруки. Уверенная в себе и готовая обсудить любую спорную ситуацию с позиции здравого смысла. Кроме ситуации, в которой кто-то кого-то «отправил за стекло».

- Ты же сама не веришь с то, что говоришь, - с горькой улыбкой произнес Амэра.

Она кивнула:

- Не верю.

Он вздохнул и неожиданно взял ее за руку.

- Знаешь, Татим, это наверно правильно, что ты меня не понимаешь. Наверно, тебе и не нужно смотреть на мир моими глазами. Тогда бы ты просто не смогла заботиться обо всех этих идиотах, преступниках и неудачниках, которые в нашем прекрасно защищенном мире умудряются надышаться дрянью, способной убить их в течение пары лет. Я восхищаюсь тобой, я уже говорил об этом. Мало кто способен…

- Амэра, довольно! – она беспокойно пошевелила пальцами в его руке. – Если сейчас окажется, что Вы просто разыграли спектакль, чтобы добиться моего расположения, я потеряю всякое уважение и доверие к Вам.

- То есть, мне уже есть, что терять?

Татим смотрела на него со смесью обиды и разочарования в глазах.

- Вы самым бесчестным образом злоупотребляете ситуацией. Я сразу сказала Вам об этом. Меня это абсолютно не устраивает, и… И я просто не понимаю, зачем я Вам!

- А зачем вообще люди друг другу?

- Чтобы помогать в беде.

- Это ответ на вопрос, зачем Вам я, - Амэра попытался улыбнуться, но ледяной взгляд собеседницы быстро согнал улыбку с его лица. – Не переживай, все это скоро закончится, - он по-прежнему не разжимал пальцев. – Я вычислю того падонка, который пытается испортить тебе жизнь, и все пойдет по-старому. Да, я знаю, что сейчас в твоих глазах я сам подонок, который портит тебе жизнь. Это участь режимника, Татим. Так во всем нашем мире – никто уже не помнит, из-за чего весь сыр-бор, но все видят страшных людей с оружием и неограниченными правами. И боятся нас, потому что не знают, чего стоит по-настоящему бояться. Значит, не так уж плохо мы работаем...

Он снова улыбнулся, но теперь уже своим мыслям. Потому отпустил руку Татим, встал и пошел к двери. На пороге он обернулся и спросил:

- Принести тебе чай?

- Я пойду спать, - холодно ответила она и тоже поднялась на ноги.

Амэра вышел на кухню, сел за стол и уставился в свой блокнот.

продолжение следует

УСТАВШИЙ АНГЕЛ

Присыпаны пылью следы мировых революций.
Их мир не спасет ни любовь, ни порядок, ни свет.
Я стерт из сердец. Даже имя небесное – Люций –
Подшито в архивы под кличкой партийной «Рахмет».

Я сам с каждым днем становлюсь невесомей и строже,
Мой взгляд – холодней, незаметней – касание крыл.
Как чувствовать розу ветров человеческой кожей,
И помнить – но все-таки помнить – что ангелом был?

В минуты прозренья ныряю, срывая одежды,
В божественный свет, что сочится из узких щелей.
Не Я ли один ослеплен кратким бликом надежды?
Скажи, что хоть Ты тоже видишь его, Михаэль!

Они-то не ждут от Небес ни спасенья, ни блага,
Считают доллАры – гроши своих мелких сердец.
И, режа глаза, проступает хрустальная влага
Под сводом ресниц. Я бессилье признал наконец.

Рассыплется прахом христово «люблю и приемлю»,
Не выдержит тело последний – под печень – укол.
Увы, Михаэль, Я до слез полюбил эту землю!
Я грешен. Ты можешь внести это в свой протокол.

Не думай, что Я ожидаю похвал и награды,
Торгуюсь с Архангелом, ставлю условья судьбе...
Я просто хочу и Тебя отравить этим ядом –
Любовью к живому и – да! – к человеку в себе.

Прекрасна земля. Пусть хоть Мы здесь счастливыми будем,
Всем сердцем любя человеческий мир без прикрас.
Давай станем жить для себя, не стесняясь... А люди?
Да что им останется? Только учиться у Нас..
17/11/2010

Обручальное

Потерялось кольцо обручальное,
Не венчальное, не последнее,
Было жаль его, и печаль моя
Долго-долго шла, а вослед её
Волки-дни бежали размеренно -
Я печаль им в добычу оставила.
А второе осталось не меряно,
Когда милый мой да преставился,
И снежком кресты запорошены
Были в ночь ту по перекладинку.
Ну а третье сыпалось крошками
На горячий снег, где не сладилось,
Так лежало оно мной заброшено
Пока в сердце да не растаяло -
Как пришло оно гостем непрошенным,
Так и вылилось неприкаянным.
И осталось платье невестино
Не примерено, не надевано,
Под венец не вели меня с песнями,
Не звенели кони подковами,
Не вплетали ленты им пестрые,
В гривы буйные, в хвосты длинные...
Лишь репей-травы иглы острые
Целовали белые рученьки,
И стекали капли рябинные,
Да катились годы-разлучники...

25.10.2010 04:26

Что же ты ищешь тут, в мире забытом, растрепанном,
Чудная странница с нежной косой палача?
С вьюжностью Ангела кружишь ослепшими тропами,
Остро, подкожно срывая бретельку с плеча.

Что же ты мечешься? Мы ведь с тобой не соперницы,
Мир мой далек от безумных, невинных чудес.
Взбитыми каплями остро постель перестелется...
Боли - на вырост, а перьев как прежде - в обрез.

Ты не стесняйся - тут просто прокралась ошибочка,
Мастер мой за морем, в южном саду Маргарит,
Смятой подушкой проплакано, жалко-улыбочно,
Рукопись прячется - знает, что все же горит.

Мятой пропахшие желтые скользкие баночки
Ключик от счастья хранят, как забитый синдром,
А под ключицей пунктирная теплая ямочка
Мягко морзянкою спорит с уставшим ребром.

24.11.2010

Ну и веселенькое, для разнообразия:

Несутся обалдевшие грачи
Над выбритыми наголо полями
И коммунисты тащат кумачи
Привычно маршируя Октябрями.
А я грызу гранит, и жму повтор,
Откусывая краешки от буден,
И пялясь в надоевший монитор
Жду, что сегодня поднесут на блюде.

Как манны из заоблачного треста,
Храня в шкатулке яйца Фаберже,
Ждет никому не нужная невеста
В винтажном платье из папье-маше,
При недостатке секса или счастья
Прельстившись мыслями и радуясь рукой,
(Вдруг утоляет похоти и страсти
Заблудший принц в объятиях другой).

В её покоях сыро и темно,
Пованивают дохлые драконы,
Закрыто под замок веретено,
Тоска и недостаток силикона.
Приходит замок в раритетный вид,
(К драконам умершим испытываю жалость)
От всяких кавалеров сохранит
Надежнее драконов только старость.

Ей невдомек, что смогом пахнет снег,
И доброхотами давно украден ключик,
А на дворе уж двадцать первый век.
Счастливый случай - это просто случай,
Факир был пьян и сослан в Магадан,
Короткий бум-с отстал от крабле-крибле,
Жених надежно спрятан в чемодан
Подругой неизвестного калибра.

Хорошим словом выбит глаз-алмаз
Медведями отыграно исправно
На инвалидном кресле под КАМАЗ
Летящим попаданьем. Впрочем, славно
Повеселились... выпью, закурю,
Какая разница, кто как достигнет цели?
И тащятся скрипучие качели
Как колесо Сансары к декабрю.

09.11.2010

Последнее (пока) пейзажная лирика, ясы:

В мраморном небе
Рушится ветхий чертог.
Сажа на ветках.

Высохший стебель
Тонкой наклонной чертой
Втиснулся в клетку.

Дарит под занавес день
Отблески света.
Катится в желтую тень
Стертой монетой.

26.11.2010

Чуть забрезжит рассвет - уходи на восток, не оглядывайся назад.
Не скули, не проси - этот замкнутый круг ты без жалости разорви.
Позади только травля и топот копыт, впереди - лишь капканы засад,
А кольцо нежных рук разомкнулось в огне и проклятьем засело в крови..

На холодной траве черной тенью прожги обнаженный, зияющий след,
Крепкий запах полынный, и утренний свет остановят твоих палачей,
И расколет безумная гордость печать, и узнаешь последний ответ -
Ты уйдешь от погони и будешь спасен, и свободен, а значит ничей.

Ледяными ночами в безлунных мирах только память тебя будет греть,
Ты вернешься для мести - поверженный враг захлебнется кровавой слюной,
Полукружьем из радуг затеплится сталь в этой странной и страшной игре,
И узнаешь, что главный, и истинный бой - это прежде с самим собой.

08.08.2010
http://www.stihi.ru/2010/08/08/1397

1-е декабря

Короткий день пригладил волосы
Седой ладонью декабря,
Уравновесив белым полосы,
Закинув в прорубь якоря.

Из мутных луж холодным крошевом
Снежинки ломано глядят,
Молчит отчаянно-заброшено
Зима глазищами ягнят.

Без зряшной траты злата-серебра
Летят сквозь порванный карман
Как паутинки, ткани севера
И льется в пригоршни туман.

09.12.2010

Коханому

Милий мій, серденько, сонечко руде
Де же ты? Губоньки шепчут - коханий,
Коли ж ты придешь? Я жарко, жадано,
Мов божевільна прилину до грудей

Липой духмяной, медвяной росою,
Зіллям горячим, щоб в вік не забути
Біль свій зламаю як гілочку рути,
Небом від чорного лиха укрою.

Терпляче стисну долоні и губи,
Буду для тебе живою водою,
Спи мій хороший, я поруч, с тобою,
Рідний мій хлопчик, єдиний мій, любий.

Лютики, всхлипы, закат обагренный ненастьем
И до опушки –что выстрелом из арбалета.
Я прочерчу по бесстрастию искренней страстью
Яркую линию непроходящего лета.

Чи було у Вас коли-небудь кохання до нестями, до втрати розуму? Чого переховуватись - хоча б раз у житті було обов`язково.

Так само і в мене. Плутаючись у павутинні життя, рано чи піздно, ти знаходишь те, що тобі так дуже було потрібно. Здавалося - так незручно, коли в тебе є усе, чого ти спроміг добитися у власному житті - власний будинок або квартира обладнана за твоїм бажанням з повним їжею холодильником і гарячою водою у душевій, автівка або свій водій, гроші які вже набридли своїми розмірами за кількістью банкнот... але не вистачає чогось...

Чого ж до цього не вистачає, коли в тебе дома є інтернез зі швидкистью 10 мегабіт за секунду і ти одночасово можешь і дивитися улюблене кіно і в одночас спілкуватись із друзями, або телевізор із таким екраном, що гості шаленіють від цього (щоправда, тобі він набрид тим, що з-за 500 каналів нема чого дивитися, навіть на роздягнених красунь у гінекологічних позах з опівночі до шостої ранку не тягне дивитися з пляшкою пива у долоні)? Або тим, що вже усі хто хоча б раз бачив твій диван із заздрощів називав його (пробачте за грубе таке москальске слово) "траходромом", і завжди після літніх гулянок просився прийняти душ у душевій кабинці, бо вдома є колонка-підігрівач і завжди йде тепла вода?

Чого ж не вистачає тоді, коли холодильник просто ломиться від іжи, хоча ти завжди спозаранку залазишь не аби куди а у морозильник та варишь пельмені, або смажишь омлет з двох яєць? Коли тобі вже не дорікають, що ти сидишь на підвиконні, з якого бачиться уся вулиця, і палишь одну цигарку за одною...?

Ні, хлопці. Не у цьому щастя. Так, звісно, кожному хочется добитися такого ж. І ні в якому разі не відмовляти собі! Але... дуже швидко наздоганяє такий душевний біль... і така жаль... і така тоска... тому що ти - сам. Сам по собі. Ти не можешь собі дозволити ще чогось... чогось вищого, іншого гатунку.

Звісно так - не вистачає другої половини твого серця, другої половини тебе. Одразу починаєшь вигадувати собі - ось приведу я ії до себе... Не слід поспішати. "Холостяцкий бардак", кажучи москальскою мовою, не дуже сподобається дівчині... Так, звісно, це твоя теріторія, та як вона відреагує, коли захоче повісити свою легку куртку восени або навесні, або пальто взимку, а поруч з ним буде телебенькатися захисний шолом ЗШ-7, у якому ти відлетав майже 150 годин свого життя і розмалював його "наскальними росписами", а поруч з ним "намордник"... пардон... киснева маска КМ-32, з якої ти усі 150 годин дихав 100% О2. І звисаючий на гвиздку у шафи висотно-компенсувальний комбенізон ВКК з камуфляжною формою і зірочками льотчика ВПС України... Я вже не кажу як дівчині буде зручно, коли лежачі на вже згаданному "траходромі" вона випадково наторкнеться на "Абакан", який неодноразово рятував твоє життя, а зараз лежить собі про всяк випадок заряджений кулями (та й не одна людина від нього загинула)...

Що ж залишається тоді, після всього цього? Сидіти і забавлятися мріями, що колись... ось колись... Та куди там. Вже не перша повія у моральному розумінні тобою роздягнена і отримала у ліжку з тобою неземну насолоду... Котитися ще далі? Ні... це вже, як казали у фільмі Гайдая "Шурик, это не наш метод".

І, раптом, несподівано, ти чуєшь голос за спиною - "Милый, я буду с тобой! Я найду тебя!" Що б це означало?!
- What is it?! Do you know me?
- Yes, becouse you know me to.
- What is you name?
- Sometime you shall see me in you life.

... Як хочется дивувати ії кожного дня вечірніми прогулянками по тихим містечкам, віддаючись розмовам про вічне - про життя як воно є. Кожну ніч пізнавати один одного, цінуючи кожну хви
лину, кожну годину у ліжку разом...
... Кожного ранку вона задовільнена тим, що хоча і не одягнена, а вже п`є каву, яку ти ій приніс. І ти наздоганяєшь ії у душі, де під теплою водою кожне торкання, кожен поцілунок дає нестримне бажання завжди бути поруч...
... Кожного дня ви зустрічаєте один одного - з навчання, з роботи, з магазину, або ще десь звідки, і разом йдете додому...
... Коли вона почуває себе погано, і ії самопочуття таке, що і дивитися болісно, ти кидаєшь усе - лише б вона відчувала тебе поруч і одразу легше переносити страждання від білю...
... В твоєму будинку, або квартирі поки що - повна гармонія, від якої просто шаленієшь, і падаючи від почутів на диван ніколи не забудешь ту першу ніч з нею, коли вона стала твоєю єдиною жінкою, а ти - ії першим чоловіком. І на даху дев`ятиповехівки ви лежали один на одному і цілувалися усю ніч... клянучися у вірності, коли із роками дійсно буде саме так...

Чи не хочется тобі уього, га? Коли в тебе за плечима - дві війни. Коли на твоїх лодонях - кров супротивників, які спочивають на цвінтарі. Коли ти не можешь пробачити себе за те, що не знав, а робив чорну справу - і під твоїми бомбардуваннями гинули ні в чому не повинні люди, такі само як і ти. Коли у голові та уві сні - ти досі бачишь ті запеклі повітряні бої і розмовляєшь крізь сон: "Коля! Коля! Давай косую влево, я прикрою! Коля! Пуск ракеты! Есть цель! Ребята, КП, какие ещё цели в воздухе? Наводите скорее" - досі пам`таєшь як ті подруги-повії прокидалися переляканими від цього у ліжку з тобою...

Чи не хочется? Звісно так... І, допалив цигарку, відкриваєшь пачку - а там - "болт". Ну що ж... пора злізати з підвиконня. У заначці ще одна валяється... Тільки... віконце запотіло, та й не дуже і високо, усього другий поверх двоповерхового будинку... І закрив віконце, ти малюєшь на запотилому склі пальцем - "Кохаю тебе до нестями!"...
А поруч - ії фото...

На стихи Н.Доризо написаны несколько замечательных песен к кинофильмам.

http://video.mail.ru/mail/nolania/454/467.html

Расстающимся право выбирать

Расстающимся право дано выбирать
Монастырь, коммуналку, общагу, кровать
Где ни раненых трещин, ни вен не срастить;
С нумерованной частью, где выжжено "быть",
За которой ночами - простить. Во всю прыть

Красноспинные рыбы на нерест из мест
Недоступных идут; и рисуют окрест
Одинокие бабы на гранях межей
Имена всех потерянных в прошлом мужей,
Где завязан на узел узор из вожжей.

И теперь на обрывках бумажной страны
Мы живем, препарируя вещие сны,
Пробираясь сквозь выбросы выцветших туч,
Словно глупые гномы к каморкам "под ключ",
И луна распускает изношенный луч.

Мы устали бороться за место под ней,
Но ведь есть еще дети и сад из камней,
Где на выпасе звезды под рваным мешком.
И цепляется жизнь за порог корешком,
Пусть забытой вины не отмыть с порошком.

Разноцветное солнце расплющит рассвет,
И проклюнется город, которого нет,
Где из окон, как в детстве, потертый винил
В мешанине из стен и обрезков перил
Как короткую очередь выплюнет "жил".

14.01.2011

(картинка - интернет, готик сайт)